Из глубин - Вера Викторовна Камша
– Зачем? – Ричард поправил перчатку. – Главное ты мне рассказал.
– Да, – сощурился Иноходец, – главное я тебе рассказал, но неглавное я тебе тоже расскажу. Это полезно.
– Монсеньор, – Айнсмеллер, надо полагать, открыл дверь.
– Да, комендант? – Робер в очередной раз поправил несчастную шляпу, заставляя себя перевести дух. До возвращения Наля он не должен выходить из себя, возмущаться, спорить, доказывать.
– Помещение открыто, – Айнсмеллер понизил голос, – но возникли некоторые трудности с герцогом Приддом. Он не желает принимать участие в церемонии.
– Возможно, ему тяжело спускаться по лестнице?
– Отнюдь нет, – Айнсмеллер поджал красные губы. – Герцог Придд не отказывается присутствовать при вскрытии усыпальницы, но он не желает, чтобы прах маршала Эктора был перенесен в Старый парк.
– Вот как? – переспросил Эпинэ, собираясь с мыслями. – И почему же?
– Герцог Придд объясняет свое нежелание тем…
– Позвольте мне объяснить свое нежелание самому. – Валентин непостижимым образом умудрялся выглядеть не таким мокрым, как остальные. Видимо, дело было в серебристом плаще, на котором проклятый снег был почти незаметен. Любопытно, бывают ли снежные спруты?
– Герцог, – Робер старался говорить вежливо и спокойно, но не успевшая выплеснуться злость рвалась наружу, – не думаю, что вам нужно что-либо объяснять мне. Подождите его величество.
– Его величеству я повторю то же самое, – голос у Придда тоже был каким-то… снежным. – Я благодарен за почести, которые Талигойя готова воздать моему предку, но все Повелители Волн лежат в фамильной усыпальнице. Мне не кажется правильным тревожить прах маршала Эктора и разлучать его с родными. Кроме того, я не считаю правильным занимать чужой дом или чужую могилу, особенно если это могила врага.
– Герцог Эпинэ, – громко произнес Ричард Окделл, – барон Айнсмеллер, прошу вас запомнить эти слова, а то герцог Придд, не ровен час, их забудет.
– В самом деле, господа, – Валентин все-таки смахнул с плеча налипшие снежинки, – запомните, что сказал герцог Окделл. Не то чтоб я жаловался на свою память, я даже помню, кому присягал в День святого Фабиана, но так будет надежнее.
– Без сомнения. – Лэйе Астрапэ, сегодня только ссоры не хватало. – А я вам напомню про королевский эдикт о запрете дуэлей, однако сейчас пора расстаться с этим проклятым бураном. Вы как хотите, а я намерен ждать его величество под крышей.
2
В храме было холодно, едва ли не холодней, чем на улице. Сквозь залепленные снегом витражи пробивался тусклый свет, слишком тусклый, чтобы разглядеть внутреннее убранство. Бьющее в окна солнце или множество свечей разогнали бы сумрак, но Леворукий не позаботился о первом, а Айнсмеллер – о втором.
Промокшая толпа топталась среди колонн сначала молча, затем кто-то что-то сказал, кто-то ответил, кто-то хихикнул, кто-то чихнул. Здание наполнилось нестройным придворным гулом. Рядом с Диконом по-прежнему были Удо с Дугласом. Валентин куда-то исчез вместе с Рокслеем, и хорошо – видеть длинную застывшую физиономию и не иметь возможности швырнуть в нее перчатку было невыносимо.
Герцог Придд, видите ли, не желает тревожить покой предка. Как же! Просто ненависть к сопернику оказалась сильней и справедливости, и уважения к погибшему Эктору.
– Удо, – Ричард сжал локоть друга, – после войны я его убью.
– Если оно будет для нас, это «после войны», – встрял Дуглас. – И потом, я скорей соглашусь со Спрутом, чем с Альдо. Тревожить мертвых не дело, да и воевать надо не с памятниками и именами…
– Золотые Земли принадлежат Раканам, – отрезал Ричард, который раз сожалея, что связан клятвой. Удо, Дуглас, Робер переживают, сомневаются, не верят, потому что не знают всей правды. Альдо держит свои планы в тайне, это правильно, дальновидно, но порой жестоко.
– Пока Раканам принадлежит только Кольцо Эрнани, – граф Гонт устало вздохнул, – да и то не полностью. Наше счастье, что Варзов и Савиньяки предпочли старых врагов, если, конечно, предпочли.
Удо до сих пор не оправится от потери брата, да и Дуглас после битвы у леса Святой Мартины ходит сам не свой. Ричарду безумно хотелось успокоить друзей, только для этого пришлось бы нарушить клятву.
– Мы победим, – это все, что он может сейчас сказать, – обязательно победим.
Дуглас пожал плечами, Удо улыбнулся, но как-то невесело. Принесли факелы. По белому мрамору заплясали рыжие отблески, сумрак съежился, прижимаясь к куполу и высоким окнам, и вместе с ним растаял галдеж, ведь истинная красота лишает дара речи.
Юноша смотрел и не мог насмотреться на два ряда белых колонн, разделенных легкой серебристой решеткой. Еще одна решетка, бронзовая, повыше и помощней, делила храм на две неравные части. Золотистый живой свет играл в стеклышках витражей, оживляя причудливо сплетенные растения, ласкал коленопреклоненные статуи, дробился в хрустале светильников.
Волшебство не убили даже полусгнившие-полузасохшие лилии, свисавшие из мраморных ваз. Мертвые цветы были единственным, что напоминало о смерти. И о победе.
Снести этот храм, как Фабианову колонну, было бы кощунством. Недопустимо поднимать руку на чудо. И тем более недопустимо, чтобы среди почти Рассветной красоты покоилось зло.
– Жаль, – прошептал Темплтон, глядя в глаза светящейся тоненькой девушке с длинной косой, – как жаль…
– Это морисское стекло, – пояснил кто-то сведущий, стоящий рядом, – а за ним зеркало.
Стекло… Наша жизнь – тоже стекло, так просто разбить. Ричард смотрел на застенчивую девушку в синем платье и видел не блудливую лицемерку, а Катари. Именно такой была дочь графа Ариго до погубившей ее свадьбы. Художник вряд ли знал правду о жене Франциска, потому что «кистью солгать невозможно». Мастер и не солгал, просто, изображая умершую, он рисовал еще не родившуюся. Уж не эта ли икона вдохновила безвестного вывесочника из «Талигойской звезды»? Очень может быть, хотя как бы мазила попал в открытую лишь для избранных церковь?
– Прошу простить мою задержку, – голос Альдо ворвался в золотистый сон, возвращая Ричарда в набитую людьми зиму, – пришли важные известия из Дриксен. Видимо, сегодня или завтра войска кесаря вступят в Южную Марагону.
– Замечательная новость, – с чувством произнес прибывший из Агариса Арчибальд Берхайм, – просто замечательная.
– Марагона по праву принадлежит Дриксен, – добавил Энтал Кракл.
– Осталось объяснить это марагам, – хмыкнул Темплтон, – я уж не говорю про бергеров.
– Тише, Дуглас, – шикнул Удо, – Кракла вы можете причесать и попозже.
– Господа, – поднял руку сюзерен, – нам предстоят не самые приятные полчаса, но святилище, помнящее первых императоров Талигойи, должно быть очищено от скверны. Костям узурпатора и блудницы здесь не место. В день Весеннего Излома под этими сводами упокоится Алан Окделл. Алан Святой, эорий, отомстивший за своего владыку.
Повелители Скал всегда были верны Раканам. Другие предавали, колебались, отступали, но верность Окделлов была надежна, как сами скалы. Ричард, герцог Окделл, подойди ко мне!
…Это было словно во сне: горящие факелы, взволнованные лица, тяжесть шпаги на боку. Ричард Окделл шел к
