Предзимье. Осень+зима - Татьяна Лаас
«Чума, что ж у тебя все так не продумано, Тая!»
Сонная муть медленно расслабляла свою хватку — колыбельная еще мурлыкала где-то глубоко легкой вибрацией, пробираясь с других этажей. Надо встать, так власть колыбельной будет меньше. Тая сперва села, потом нашла в себе силы и, цепляясь за стену и ломая ногти, встала — она заметила каталку в коридоре, на которой кто-то лежал. Борта каталки не были подняты, санитары валялись в отключке, и больной, если начнет шевелиться во сне, может упасть, а это совсем не дело.
Надо шевелиться и самой идти за матушкой Ильи. Только сперва она обезопасит парня на каталке.
Она холод. Она лед. Илья говорил, что боится её. Наверное, он не поймет её, если она разберется с его матерью, но что поделать. Не срасталось у них с Ильей изначально, вот и сейчас не срастётся.
Тая по стеночке, которая сейчас лишь смутно мурлыкала, так что не разобрать ни слова, дошла до каталки, перешагивая через сонные тела. Там, под белой простыней, лежал Кот — бледный, лысый, с множественными шрамами, как чудовище Франкенштейна, с черными пятнами очищающихся ожогов, с уже шелушащейся кожей там, где заживало, родной и знакомый до боли. Свой.
— Эх ты, Сонная красавица… — проворчала Тая, поднимая борта и с трудом катя перед собой каталку в палату, возле которой валялось тело охранника в гвардейской форме. Кажется, скоро кое-кто примерит на себя императорскую корону. Павлу она, наверное, пойдет.
Кот приоткрыл глаза и что-то сказал — Тая ни слова не разобрала. Она рассмеялась, не слыша своего смеха:
— Молчи, рыбка, все равно не слышно…
Его веки, сейчас лишенные ресниц, снова дрогнули, открываясь. Кот что-то снова просипел. Тая опомнилась и вытащила из ушей турунды.
— А… сю… шка… Что… про… ис… хо… дит… — он захлебывался словами, но все равно пытался сказать, слеповато моргая и щурясь.
Тая, открывая дверь в палату Кота и дергая каталку на себя, в последний момент вспомнила, что нехорошо закатывать пациента ногами вперед, и выругалась:
— Твою же мать…
Кот даже нашел в себе силы улыбнуться, когда понял, что его чуть не закатили в палату как покойника.
— Ра… но… хо… ро… нить…
Тая улыбнулась в ответ:
— Точно! Ты еще покрасуешься у нас в горностаевой мантии, Государь! Главное — не спи. Тут где-то ходит колыбельщик. Я вырубила динамики, сейчас закачу тебя в палату и пойду дальше.
— А… сю… шка… Не смей! Ты же…
Разворачивая каталку и вталкивая её в палату, Тая возразила:
— Сейчас не сплю тут только я и ты. Постарайся не заснуть — сейчас ты сам защищаешь себя. Вряд ли ты нужен колыбельщику — ты не магмод, тут куча более вкусных целей. Не спи! Я найду мразь и…
Тая не знала, что «и…», потому легко закончила, отдавая все на волю фантазии Кота:
— …и вернусь!
Он вцепился обожженными пальцами ей в запястье:
— Стой…
Она осторожно, не желая причинить лишней боли, освободила свою руку из его захвата:
— Паша, все будет хорошо. У тебя все будет хорошо. Только не спи! Я справлюсь.
Она пошла прочь — перетащить Кота в кровать она не в силах. Она обезопасила его, как могла. Сейчас закроет дверь, заблокирует ее с пульта, и змейка не прорвется ни к Коту, ни к Гордею, ни к остальным парням.
— А! Сю! Шка! — сипло неслось ей в спину.
Она лишь напомнила в дверях:
— Не спи!
В коридоре все было по-прежнему. Лежали люди, кое-кто даже сменил позу на более удобную, а кто-то благостно пускал пузыри из слюны, журчала под полом колыбельная, таял иней на стенах, лужицами скапливаясь на полу. Колыбельщик так пока и не появился. Нехорошо. Придется идти за ним… За ней самой и искать по этажам.
Знать бы еще, что умеют змейки. Встретится вновь с Ильей — с живого не слезет, пока все не расспросит, что могут и не могут полозы. Если, конечно, Илья с ней еще будет разговаривать. Кто знает, насколько ценятся семейные узы у полозов. Может, там как у корсиканцев вендетта до последней капли крови или еще что-то. Вряд ли Илья её простит за родственников. Чума… И даже не лепра, а все сразу. И ведь не хотела ругаться, но что делать, если жизнь такая.
Ноги подгибались — не от усталости, от продолжавшего исподволь наползать сна. Тая шла рукой держась за стену. Ей нельзя падать. Надо идти и останавливать Зимовских-Подгорных, пока кавалерия опаздывает. По пути она пыталась разбудить хоть кого-то, особенно одетого в форму охраны, но ответом были только стоны и храп. Она замерла возле пульта охраны, где экраны сейчас показывали только тьму. Тая нажала блокировку дверей и задумалась: взять оружие у спящего охранника в больничной форме или нет? Метелица говорил, что с оружием в руках она опасна, тут же добавляя со смехом: «…для самой себя в первую очередь!»
За окном отвлекая что-то полыхнуло — ночное небо окрасилось в оранжевый цвет. Включили защитный купол. В городе знают, что в патологии магмодификаций что-то случилось. Наверное, уже можно не играть в героев и не идти, только Тая себя не простит — могла, но не сделала, струсила и осталась в стороне. Так нельзя.
Раздалось странное шипение, раздражающе запахло окалиной и гарью. Тая закашлялась, пытаясь понять, что происходит.
В коридор, через стекающую на пол дверь шлюза, вполз огромный золотой змей. Не узнать его было невозможно. Это был Илья. Других таких золотых полозов не существует — он сам говорил. До чего же он огромен и… красив. Да, красота чуждая, иная, но притягательная: он светился сам по себе, как маленькое солнышко, бросая во все стороны блики. Он плавно, зигзагообразно двигался, величаво держа голову. Еще бы моргал, когда смотрит, цены бы ему не было.
Кавалерия не опоздала. Иногда случается и такое.
Ноги у Таи подогнулись от странной смеси облегчения и страха — он
