Стивен Эриксон - Дом Цепей (litres)

Гиганта, который теперь касался этого мира призраками двух человеческих рук — рук, сперва принадлежавших богу, но затем оставленных.

Но Фэнер ли оставил меня или это я оставил Фэнера? Кто из нас, интересно, более… беззащитен?

Этот лагерь, эта война — эта пустыня — будто сговорились облегчить ему позор бегства. Но Геборик знал: однажды настанет день, когда он вернётся в ужасающие пустоши своего прошлого, на остров, где ждёт каменный гигант. Вернётся. Но ради чего?

Он всегда верил, что Фэнер забрал его отсечённые руки на хранение, в ожидании сурового возмездия, бывшего законом Клыкастого бога. Судьба, которую Геборик принял настолько, насколько смог. Но похоже, не существовало конца предательствам против бога, в которые оказался вовлечён один-единственный его жрец. Фэнера вырвали из его собственного владения и оставили в ловушке этого мира. Отрубленные руки Геборика нашли нового господина, господина, владевшего такой колоссальной силой, что она могла противостоять самому отатаралу. Однако он не принадлежал сему миру. Нефритовый гигант, как теперь думал Геборик, был незваным гостем, посланным сюда из чуждого мира с некой скрытой целью.

И вместо достижения этой цели он оказался у кого-то в плену.

Геборик отхлебнул чаю, молясь, чтобы наркотик оказался достаточно крепким и обеспечил ему мертвецкий сон. Но тот утратил свою силу, или, скорее, это Геборик приобрёл иммунитет к его действию.

Каменный лик звал.

Каменный лик пытался заговорить.

Кто-то поскрёбся за пологом, затем откинул его.

Вошла Фелисин.

— А, ещё не спишь. Хорошо, так даже будет легче. Моя мать хочет тебя видеть.

— Сейчас?

— Да. Во внешнем мире произошли события. Будут обсуждаться последствия. Матери нужна твоя мудрость.

Геборик бросил горестный взгляд на глиняную чашку исходящего паром чая в своей невидимой руке. В остывшем состоянии тот был немногим лучше разбавленного вина.

— Мне неинтересны события во внешнем мире. Если она ожидает от меня мудрых слов, то будет разочарована.

— Вот и я говорю то же, — сказала Фелисин Младшая, весело сверкая глазами. — Но Ша’ик настаивает.

Она помогла ему накинуть плащ и вывела наружу, поддерживая своей лёгкой, как накидочник, рукой за спину.

Ночной холод горчил и пах пылью. Они молча петляли по закоулкам меж юрт.

Миновали помост, с которого Ша’ик Возрождённая впервые обратилась к толпе, затем столбы разрушенных ворот, ведущих к огромному, многокомнатному шатру, что служил Избранной дворцом. Стража здесь отсутствовала, ибо в холодном воздухе ощущалось давящее присутствие богини.

В первой комнате за пологом шатра было не особо тепло, но с каждой оставленной позади завесой становилось теплее. Дворец был лабиринтом изолированных комнат, в большинстве отсутствовала мебель, что делало их весьма похожими друг на друга. Убийца, который, каким-то образом избежав внимания богини, проник бы сюда, очень скоро заблудился бы. Путь, ведущий в покои Ша’ик, следовал своим томительным, извилистым маршрутом. Её палаты, вопреки ожиданиям, находились не в центре, не в сердце дворца.

Из-за своего слабого зрения и бесконечных поворотов с изгибами Геборик быстро запутался; он ни за что не смог бы определить точное местоположение нужной им комнаты. Это напомнило ему о бегстве с рудников, трудное путешествие к восточному берегу острова — их вёл Бодэн, Бодэн, чьё чувство направления оказалось непогрешимым, почти сверхъестественным. Без него Геборик и Фелисин погибли бы.

Перст, не иначе. Ах, Тавор, ты не ошиблась, доверившись ему. Это Фелисин не желала идти тебе навстречу. Ты могла бы предусмотреть это. Что ж, сестрица, ты, должно быть, предусмотрела многое…

Но не это.

Они вступили в квадратное помещение с низким потолком, которое Избранная — Фелисин Старшая, дитя Дома Паранов — называла своей тронной залой. И вправду, здесь было возвышение, некогда служившее цоколем очага, на котором стояло кресло с подбоем и высокой спинкой из выбеленного солнцем дерева. На собраниях вроде этого Ша’ик неизменно садилась на сей импровизированный трон; не покидала она его и в присутствии своих советников, даже для того, чтобы внимательно рассмотреть пожелтевшие карты, которые командиры обычно расстилали на покрытом шкурами полу. Кроме Фелисин Младшей, Избранная была самой невысокой из всех, находившихся здесь.

Геборику было интересно, страдала ли Ша’ик Старшая такой же неуверенностью. Он сомневался в этом.

Комната была переполнена; из командиров войска и приближённых Ша’ик отсутствовали только Леоман и Тоблакай. Здесь не было других стульев, хотя вдоль подножия трёх из четырёх стен залы лежали подушки, и именно на них расселись командиры. Вместе с Фелисин Геборик направился к отдалённой стенке слева от Ша’ик и занял место невдалеке от помоста. Девушка присела рядом.

Некое постоянно действующее волшебство освещало зал, свет каким-то образом прогревал также и воздух. Каждый занимал отведённое ему место, отметил Геборик. Хотя они были не более чем размытыми пятнами для его глаз, он хорошо знал их всех. У стены напротив трона сидел напанский полукровка, Корболо Дом, наголо выбритый, с сетью шрамов на синеватой коже. Справа от него — Высший маг Камист Релой, худой как скелет, с седыми, коротко остриженными волосами и курчавой серой бородой, подымающейся до высоких скул, над которыми горели глубоко запавшие глаза. Слева от Корболо сидела Хэнарас, ведьма из какого-то пустынного племени, что по неизвестным причинам изгнало её. Колдовство позволяло ей сохранять юный вид, тяжёлая томность её глаз была вызвана разбавленным тральбом, ядом, добываемым из местных змей, который она пила, стремясь привить себе иммунитет на случай покушения. Рядом с ней находилась Файелль, тучная, постоянно встревоженная женщина, — о ней Геборик знал мало.

Вдоль стены напротив бывшего жреца сидели Л’орик, Бидитал и Фебрил; бесформенную тушу последнего скрывала просторная шёлковая телаба с широким капюшоном, похожим на раздутую шею пустынной змеи, маленькие чёрные глаза мага сверкали из-под его тени. Под этими глазами поблескивала пара золотых клыков, насаженных на верхние клыки мага. Поговаривали, что они содержат эмулор, яд, выпариваемый из обычного кактуса, дарующий не смерть, но постоянное помешательство.

Последний из присутствующих командиров сидел слева от Фелисин. Маток. Любимец племён пустыни, высокий чернокожий воин, обладающий врождённым благородством, но такого сорта, что оно, похоже, бесило всех, за исключением разве что Леомана, явно равнодушного к раздражающей личности военного вождя. На самом же деле причин для недовольства было мало, так как Маток всегда вёл себя учтиво, даже дружелюбно, и не скупился на улыбку — возможно, не скупился чересчур, как человек, пренебрегающий всеми, кого не стоит воспринимать серьёзно. За исключением только Избранной, конечно же.