Вероника Сейнт - Гамельнский Крысолов

Узнав о Юноне, они могли бы попытаться спасти ее сами, а может, что было бы совершенно недопустимо, обратились бы за помощью к Джеку. Такой вариант развития событий казался Виктору наихудшим, способным сломать все его планы, а он просто не мог этого допустить.

-Все в порядке. Не надо, - Гадатель кивнул. Он все равно заполучит свои карты, пусть и не дав знать об этом никому из окружающих. Если они собираются выражать свое беспокойство, ставя ему палки в колеса, то Виктору остается лишь перестать давать им поводы для волнений.

-Я бы хотел поговорить с Одиссеем. Можете его принести? - тихо попросил Виктор. Иероним тут же выскользнул из комнаты, после чего послышались его шаги на лестнице. - И да, Грейс, ты права. Я бы с удовольствием что-нибудь съел. В конце концов, побыв призраком даже пару дней, уже начинаешь забывать, каково это - ощущать вкус хоть чего-то.

-Ну, к сожалению, тебе придется начать вспоминать вкусы с куриного бульона, - Грейс ухмыльнулась, прикусила губу, с сожалением рассматривая его, и тихо добавила, - Я, правда, очень испугалась.

-Я, правда, тоже испугался, - Виктор слабо улыбнулся, приподняв уголки губ, и откинулся на подушки, закрыв глаза.

Грейс ушла тихо, беззвучно прикрыв за собой дверь. Спустя пару минут вернулся Иероним, и Гадатель снова открыл глаза. Неожиданно теплый желтый свет, исходящий от лампы и обязанный создавать уют, заставил Виктора почувствовать себя в ловушке, будто запертым в коробке, и его ненадолго охватила паника. Но едва услышав карканье ворона, он успокоился, отогнал все мысли о том, как же ему опротивело это место, и снова сел.

Невыносимая боль постепенно ослабевала, двигаться стало проще, и даже дышать теперь давалось с меньшим трудом. Виктор почти перестал кашлять, только запинался иногда, будто отек горла еще не сошел и порой напоминал о себе.

-Привет, Одиссей, - Гадатель протянул руку к Иерониму и замер, подставляя птице запястье.

-Он поцарапает тебя, - начал Иероним и тут же замолчал.

Виктор скептически сощурился.

-И я истеку кровью и умру, или, хотя бы, буду очень испуган, потому что он никогда этого прежде не делал, - он покачал головой, - Белоснежка, не веди себя как Капитан Очевидность.

Иероним выдавил неуверенную улыбку и подошел поближе, чтобы Одиссей мог перепрыгнуть на запястье хозяина.

Птичьи кости привычно неприятно оцарапали запястье, впились в кожу, прокалывая ее до крови. Виктор поморщился, хотя боль сейчас казалась ему почти благословением. Он чувствовал себя таким живым в те минуты, когда все его тело болезненно ныло, и сейчас, когда Одиссей терзал его кожу когтями.

-Открой окно, пожалуйста, душно... - хрипло попросил Виктор, краем глаза взглянув на альбиноса и снова обратив свой взгляд на ворона лишь, когда Каратель открыл форточку. Гадатель сейчас, на самом деле, не чувствовал никакой разницы между духотой и холодным свежим воздухом. Открытое окно должно было послужить ему совсем для другой цели. Но для начала ему нужно было остаться один на один с Одиссеем.

-Я оставлю вас, - уловив настроение Виктора, пробормотал Иероним и снова вышел.

-Ну, если кто-то из твоих коллег и может похвастаться тем, что его хозяин - идиот, то это ты, - Гадатель погладил птицу по перьям, таким непривычно теплым и мягким в этот момент. - Ты ведь пытался мне рассказать, кто такая Анна на самом деле, да? - Гадатель сокрушенно опустил голову. - И карты потом подтверждали твои намеки, и ты постоянно клевал ту страницу с адресом Анны...

Виктору было обидно, что эта девушка так просто и так долго водила его за нос. Из-за этого он чувствовал себя все более неуверенным в своих умениях и способностях здраво мыслить и адекватно оценивать ситуацию. Упустив столько нужных подсказок, он только сейчас понемногу начал понимать, что именно заставило Учителя сбежать, и каковы были его истинные мотивы. Слишком много времени было потрачено впустую из-за обмана Анны.

-Одиссей, дружище, - Виктор обернулся к тумбочке и увидел на столе тарелку с недоеденным бутербродом. Он тут же отломил пару кусочков от булочки и протянул на ладони птице, - Я знаю, ты ненавидишь перетаскивать предметы, но я очень, просто безумно тебя прошу, достань мне мои карты.

Одиссей несколько раз клюнул его по ладони, потом озадаченно покрутил головой, прежде чем вопросительно уставиться на хозяина.

-Они лежат у Анны на столике у кровати, принеси мне их. Это очень важно, - Гадатель отломил еще несколько кусочков хлеба и снова протянул их птице.

Ворон несколько раз каркнул и снова принялся клевать хлеб с руки Гадателя, каждый раз слегка пощипывая его за кожу и щекоча перьями. Виктор мягко улыбнулся. Он назвал ворона Одиссеем из-за Пенелопы, чтобы постоянно помнить о ней и ее бесконечном ожидании, что, однажды, и она найдет своего заблудшего скитальца, который спасет ее от вечного одиночества. И теперь эта птица стала его другом, самым верным спутником, зачастую даже более сообразительным, чем сам Гадатель. Совсем как Пенелопа.

-Давай, - Виктор собрал пальцем последние крошки и позволил Одиссею склевать их. Ворон соскочил с его руки, перелетев на стол, и Гадатель тут же понял, что птица просит перенести его к форточке.

Встать ему удалось тяжело: сначала он с трудом выпрямился, заново узнавая каждую косточку своего тела, потом спустил ноги на пол, и встал, пошатываясь и крепко опираясь о стену.

Пол был упоительно холодным - Виктору не нравилось само ощущение, но то, что теперь он снова мог чувствовать, доставляло ему необъяснимое удовольствие. Медленно переставляя ноги, он подошел к столу и подставил запястье Одиссею - ворон запрыгнул на него, слабо вцепившись в ткань пижамы когтями. Гадатель дохромал до окна и поднял руку, помогая ворону перешагнуть на оконную раму. Одиссей оглянулся на хозяина напоследок, и спрыгнул с рамы, пронзительно каркнув.

Виктор доплелся до кровати и снова рухнул на подушки, завернулся в одеяло и попытался забыться сном, чтобы хотя бы немного отвлечь мысли от страданий Юноны.

Но напрасно. Стоило ему закрыть глаза, как тихо скрипнула дверь. Виктор приподнялся на локтях, радуясь, что может позволить себе совершать любое движение, ведь боль теперь превратилась лишь в легкий зуд и должна была вот-вот пройти окончательно. Чего нельзя было сказать о слабости, от которой ужасно немели руки и не слушались ноги.

В дверях замерла Анна, не решаясь, или не желая войти. Она, сощурившись, смотрела на Гадателя и все вытирала и вытирала муку с рук передником. Волосы ее, собранные в небрежный пучок, тоже были немного присыпаны мукой, на щеке тоже остался мучной след.