Исход благодати (СИ) - Зеленжар О.

— Не обижайся, но на ориентировках ты похож на раздутую лягушку, — продолжил Сверчок, — а теперь тебя и мать родная не узнает.

Эстев слегка улыбнулся. Тренировки Морока и пережитые страсти отразились на его внешности. Стража на входе, бегло осмотрев, пропустила их на забитые людьми ярусы Арены. Вовсю шел поединок двух наемников. Толпа колыхалась, орала и рукоплескала. Эстев пробился поближе к парапету. Зрелище не вызвало у него восторга, как и у Сверчка, но поручение следовало выполнить полностью.

За первым поединком последовало еще несколько. Затем вышел кровавый танцор и долго сражался сначала с быком, а потом и с королевским ящером. Толпа напряженно следила за каждым движение, но когда нога танцора попала в капкан смертоносной пасти, только пуще развеселилась. Эстев отвернулся, прикрыв глаза. Кажется, несчастный иосиец остался без ноги, а может и без жизни, он так и не понял. Соле открыл глаза, когда толпа утихла и заскучала. Рабочие засыпали следы крови на песке, среди зрителей вспыхнуло несколько драк и так же быстро угасло, стоило трубам возвестить о следующей части представления.

— Смотри, — сказал Сверчок, сжав его ладонь.

На Арену вытолкали ободранных людей в исподнем, на руках и ногах блестели цепи. Когда один из протекторов встал с разукрашенным сосудом в руках, Эстев понял, что смотрит на тех, кто выжил после восстания. Божественное судилище. Сейчас протектор должен вынуть из сосуда свиток и зачитать, что ждет приговоренных. Если кто-то из них выживет, то будет оправдан… Эстев сжал кулак.

— Королевские ящеры, — возвестил герольд, и сердце Соле сжалось.

Никаких шансов.

Огромные, покрытые щитками чешуи создания не знали страха, боли и жалости. Стремительные, голодные и безучастные к чужой боли, они способны были заглатывать огромные куски мяса прямо со шкурой и костями. Кровь отхлынула от лица Соле, когда тварей выгнали на песок.

Это напоминало страшный сон. Люди метались и кричали, ящеры догоняли их и заживо рвали на части. Песок напитался кровью, всрыхлился от множества ног и когтистых лап. Не желая смотреть, Эстев скосил глаза на Сверчка. Студент глядел, не отрываясь, брови сошлись на переносице, ноздри зло трепетали, а затем он шепнул на ухо Соле:

— Уверен, в горшке были только королевские ящеры. Самая страшная кара для самого страшного святотатства.

Ящерицы быстро насытились, оставив после себя только груды растерзанного мяса.

— Скажи, Сверчок, а чем мы отличаемся от Всеобщей Благодати? — спросил Эстев, когда они брели обратно. — Эти люди погибли из-за нас. Мы бросили их в печь, словно дрова.

— Тем, что ничем от них не отличаемся, и будем гореть в той же печи, — ответил студент. — Люди, чувствуя это, выбирают нашу сторону. На самом деле им не нужен идол в черной маске и вечное благоденствие. Капля уважения перевешивает полную чашу.

Эти слова иглой засели в голове. “Когда-нибудь мы будем гореть в той же печи, а значит, это неизбежно”. Эстев воочию представил, как его рвут на части голодные ящерицы, растаскивая по песку длинные связки внутренностей, и почувствовал странный холод. Он мертв, но по какому-то недоразумению все еще дышит, ходит, говорит, а значит переживать больше не о чем. Вот что Морок хотел ему показать? Эстев нахмурился, сделал глубокий вдох и поразился этому холодному внутреннему покою.

— Уважение требует мести, — сказал Эстев, расправив плечи.

— Уже скоро, — сумрачно улыбнулся Сверчок.

Эстев почувствовал себя стрелой в умелых руках мастера, терпеливо выполнившего каждый этап по ее созданию. Щелк! — последний штрих, и блестящий наконечник лег на свежеоперенное древко. Мгновенно встали на места обломки былой целостности, все стало ясно, как день. Без него лук — всего лишь палка с упругой жилой, а стрелок — не опасней свинопаса. Ему дано только два пути — зажженным лететь к цели или сломаться. Так пусть его направит холодная рука, а разводить огонь он хорошо обучен.

Эстев, наконец, принял свое предназначение.

***

По письменному запросу Кеана, подкрепленному печатью Протектората, обещания награды за поимку Тьега Обрадана и Асавина Эльбрено покинули пределы Ильфесы и медленно расползлись по городам полуострова, но древние камни хранили молчание. Из Угольного порта пришло неутешительное донесение, что в последний раз Сводника видели на печально известном Угольном Соборе, где полегли верхушки всех влиятельных банд. Эльбрено почти наверняка пошел на местные пироги. С концами пропала и бывшая хозяйка борделя. “Негодницу” продали с молотка, начальник стражи Медного порта утверждал, что Уна Салмао покинула город и вернулась на родину, в Аделлюр. Свежо предание, да верится с трудом. Кеана не покидало желание перетряхнуть Угольный порт, навести там, наконец, порядок, но соваться туда в одиночку уже не рисковал, а Симино упорно отклонял запросы на вылазку с вооруженным отрядом. Казалось бы, старый хрыч ставит ему палки в колеса, но Кеан давно понял, что любые действия Протектората в Угольном требуют согласования с Советом Кардиналов. Слишком глубока эта гнилая, черная яма и слишком велик риск потерять там людей. Оставалось только ждать окончания затянувшихся споров насчет сосуда.

С наступлением осенних штормов, адмирал Фуэго попытался вытеснить имперскую эскадру из бухты. Завязалось короткое, но яростное сражение. Ильфесцы с позором потеряли два корабля. Имперцы великодушно отправили к берегу шлюпки с пленными моряками. Вспоминая Фиаха Обрадана, Кеан не сомневался — это жест холодного презрения.

Грандмастер продолжал пилить молодого протектора, но Кассий был прав. Вскоре Иллиола научился пропускать мимо ушей посулы рабской жизни на далеких островах, а чем ближе подходила дата праздника, тем больше у старика появлялось забот по поводу его организации.

Красному дню предшествовал недельный фестиваль. На площади Урожая проводили сельскую ярмарку с нехитрыми деревенскими забавами, на песке арены скрещивали мечи наемники, развлекая горожан опасным мастерством. Кровавые танцоры схлестывались с дикими зверями, осужденные на смерть — с самой судьбой. Это зрелище не вызвало у молодого рыцаря должного восторга.

Для Красного дня Протекторат припас необычное развлечение — публичную казнь нелюдя. После того, как акулы вероломно нарушили границы районов и напали на склад торговой компании Мелифанте, уничтожив целый отряд сизых плащей, Совету Кардиналов пришлось экстренно прервать свои дрязги и переосмыслить отношения с нелюдями. Эдикт о неприкосновенности был пересмотрен, приговор исполнен согласно букве закона. Совет Кардиналов полагал, что демонстрация силы — единственная возможность утихомирить морской народ, но Кеан сомневался в этом решении. Нет, убивать акулу было легче, чем человека, но рев, поднятый его соплеменниками, до сих пор раздавался в ушах Кеана. В нем чувствовалось обещание крови и смутная тревога, как перед наступлением грозы, когда небо каменным сводом давит на плечи и воздух густеет от духоты. Спасала только непоколебимая уверенность, что скоро все закончится и начнется новая жизнь.

Два месяца Кеан и Настурция разрабатывали план побега, выбрав для него ночь празднования, когда внимание ослабнет и будет достаточно времени, чтобы раствориться среди горожан. Иллиола настаивал, чтобы Настурция в ту же ночь покинула Ильфесу, но девушка горячо сопротивлялась.

— Я никуда не уеду без тебя, Кеан, — говорила она. — Мы покинем этот город только вместе, до этих пор я буду ждать…

Молодой протектор таял от этих слов, будто сахар на сковороде. Они условились, что после побега девушка поселится в таверне на окраине Певчего и будет ждать его.

— Ты, наконец, сможешь расцеловать меня в шею, — смеялась Настурция, поддевая пальчиком железный обруч.

Кеану пришлось попотеть, чтобы выкрасть у грандмастера ключ от нужного ошейника. Другим преступлением был грабеж протекторской казны, чтобы обеспечить девушку золотом. Рыцарь, опустившийся до воровства! Раздумывая над чередой своих прегрешений, Кеан убедился, что все делает верно. Вор, лгун и, вдобавок, клятвопреступник. Рыцарь из него получился хуже некуда.