Исход благодати (СИ) - Зеленжар О.

Ондатра облокотился о холодные прутья и прикрыл глаза, то забываясь, то приходя в себя от резкой тряски. Казалось, что он снова в телеге, везущей их с Итиар к озеру Веридиан. Он стиснул зубы и тихо заскулил. Нужно было бежать и навсегда сохранить на душе морозный восторг и пьянящую сладость Итиар.

Ондатра пришел в себя от криков. Открыв глаза, он увидел, что его везут прямо по городу, и телегу облепила толпа двуногих рыб. Лица смазались, превратившись в грязные пасти. О прутья застучали камни, комья грязи и палки. Что-то больно ударило по голове, рассекая кожу. Ондатра не нашел в себе сил, чтобы отвернуться или прикрыться руками.

Когда телега остановилась, его поволокли на какой-то помост. Ондатра услышал издали многоголосый вой соплеменников. Он различил в них мольбы о милости. Почему они здесь, так далеко от района Акул, и зачем они так истово просят?

На помосте стоял человек, весь в красном, с багровым лицом. В руках у него было длинное древко, и Ондатра вдруг понял, что все это время оставался жив, чтобы красный человек мог убить его. Вой невидимых соплеменников превратился в шум прибоя. Ондатра оскалился на человека с палкой.

Другая двуногая рыба затянула длинный монотонный напев, и на каких-то фразах толпа ревела, готовая волной сорваться к помосту, на каких-то затихала, словно мертвый ветер. Когда длинная речь затихла, дождь резко прекратился, и сквозь толстую серую пелену пробились бледные лучи, блеснув на лужах и металле. Ондатра запрокинул голову, и на мгновение ему показалось, что это прикосновение Итиар.

Смазанная серая тень и резкая боль заставили Ондатру закричать. Люди вопили, захлебываясь животной радостью. Боль! Боль! Боль! Нестерпимая, алая! Кости ломались, пронзая кожу, рвались мыщцы и связки, и бежал, весело струясь по доскам, красный зверь, покидая тонущий корабль. Отдаленный вой мольбы сменился яростным рычанием. Человек в красном обернулся гигантом, заслонившим всклокоченные небеса. Нет, это Ондатра рухнул на переломанных ногах и стал ничтожным по сравнению с могучей фигурой. Как же больно! Почему человек медлит? Неужели, он специально растягивает эту алую агонию, кость за костью разрушая корабль его тела? Люди превратились в сплошную грязную пену на волнах зловонной воды. Прекратите эту боль! Ондатра оскалился на занесенное древко, и его засосало на самое дно, где ярко вспыхивали и гасли едва уловимые картинки.

Итиар заходит в воду, сбросив накидку. Струны вибрируют в темноте. Запах цветов на поверхности воды, краска стекает по коже. Вкус крови на губах… Охота… Сладость первого вдоха… Красный закат над океаном и миг, когда Небесный Странник скрывается, погружая все в темноту… Темнота… Темнота… Темн…

***

Летняя жара сменилась осенней прохладой, начался сезон дождей. Они смывали грязь с пыльных улиц Ильфесы, уносили мусор и опавшие плоды. Из каждого дома доносился запах апельсинового джема, сельский рынок полнился новым урожаем, а заморский наоборот притих из-за осенних штормов. Горожане вспомнили про шерстяные плащи и натянули чулки потеплей, господа приоделись в соболиные меха. Жизнь шла своим чередом, как и в прошлые годы, но для Эстева все немыслимым образом переменилось. Если раньше осень для него ассоциировалась с ежегодным празднованием основания Протектората, то теперь — с чем-то кощунственным, запретным и постыдным. Этот сезон дождей Эстев встречал уже совсем другим человеком.

Соле поглубже натянул капюшон. Будь проклят Морок и его странные поручения. После того, как Эстев с горечью сообщил ему, что восстание провалилось, тот равнодушно кинул:

— Так и должно быть.

Парень вспыхнул, как трут:

— В каком смысле? Я слышал, город умылся кровью! Сколько людей погибло, а сколько сейчас в застенках!…

Он осекся, поймав на себе равнодушный взгляд.

— Хочешь жить — завязывай с излишней добротой. Все идет по плану, это единственное, что должно тебя сейчас беспокоить. А теперь — за работу.

Ноздри Эстева свирепо затрепетали:

— Ну уж нет!… Пропали невесть куда, вернулись с каким-то хмырем, ничего не объясняя!..

Он снова осекся, но уже от того, что на его вороте сомкнулись руки в черных перчатках. Брови Морока недовольно сдвинулись к переносице, поджилки у Эстева задрожали.

— Ты что, маленький мальчик, которому нужно разжевывать приказы?

Эстев дернулся, как от пощечины:

— Что стало с Зябликом?

Пальцы разжались.

— Умер. Видать, напрасно, раз ты устраиваешь сцены и пускаешь сопли. Пошел вон, не трать мое время зря.

Соле трясло от обиды, но он вернулся к работе. Вместе со Сверчком и его людьми он кропотливо исследовал сеть древних тоннелей под городом. Бывший студент рассказывал, что это — отголосок времен Оранганской Империи, и ходы тянутся далеко за пределы города, но, к сожалению, многие уже разрушены.

— Не знаю, что бы без них делали, — говорил Сверчок. — Прекрасное подспорье.

Эстев не выдержал и как на духу рассказал студенту о конфликте с Мороком, не вдаваясь в компрометирующие подробности. Тот молча выслушал, а затем сказал:

— Я понимаю, ты хочешь сберечь как можно больше жизней. Это очень хорошо… но вот что я думаю. Он — цирюльник, отворяющий кровь и вырывающий зубы, и если плакать над каждой раной, то рука дрогнет, и станет только хуже. Может он и правда бессердечный, но это к месту. Не бранись с ним, просто дай делать то, что он умеет лучше всего.

После долгих раздумий Эстев пришел к выводу, что Сверчок прав. Морок — цирюльник, отнимающий гниющую плоть, и в этом вопросе не обойтись без значительной доли цинизма. Эстев много думал о том, смог бы он вести людей на заведомую гибель, и понимал, что ему недостает смелости взять на себя ответственность за чужую смерть. Соле вдруг почувствовал благодарность, что Морок взял на себя эту грязную работу.

За два месяца многое изменилось. Появились новые лица, взорвалась лаборатория, отняв жизнь Дуана, а Эстев все больше пропадал в подземельях со Сверчком, оставив кухню на попечение Ири. Что бы он делал без нее? Соле не мог нарадоваться на сметливость своей женщины. Много тренировался, ездил верхом и прокладывал подземные маршруты, забывая о еде и сне, и вот, вернувшись с очередным докладом, получил неожиданное распоряжение:

— Возьми Сверчка, и чтобы завтра были на праздничных играх. Отказ не приемлю. Выполнять.

Эстев уже привык покидать пределы Угольного порта и красться по улицам Медного, но район Стали так близко к Протекторату! На праздничных играх, разумеется, будет целая ложа рыцарей Маски. Его непременно вычислят. Однако деваться некуда. Если не пойти, Морок сам спустит шкуру с нерадивого барана.

Район Стали гудел множеством голосов, серые массы людей стягивались к огромному амфитеатру городской Арены, и даже холодная морось не могла отбить у людей желание поглазеть на любопытное зрелище. Эстев никогда не посещал подобные игрища, справедливо полагая, что они слишком жестоки, но толпа не разделяла его брезгливости. В праздничный день игры становились бесплатными, и единственные, кого не пускали, были больные и нищие. На входе посетителей тщательно осматривали стражи, чтобы точно не пропустить хворых и прочие отбросы общества. Зачем Морок настоял на этом?

С приближением Арены, Эстев становился все беспокойней. Наконец Сверчок не выдержал:

— Ты как на иголках. Расслабься.

— Не могу, — признался Соле. — Меня в два счета узнают. Портреты же на всех столбах!

Расхохотавшись, Сверчок потянул парня к прилавкам с готовыми доспехами. На деревянной болванке красовался полированный нагрудник, хищно поблескивающий в скупом солнечном свете.

— Как давно ты видел себя в зеркало?

“Давно”, - подумал Эстев. В последний раз он гляделся в зеркало в день убийства Его Благодати, а после отражением радовала только водная гладь, но в последнее время у него не было времени даже на бритье.

Сверчок толкнул его к нагруднику, и Эстев с удивление посмотрел на себя. Кто этот заросший бородой кудрявый парень? Лицо сузилось и скрылось за густой щетиной, брюхо сдулось, грудь и руки налились мышцами. На лице появились морщины, в темных волосах проглядывалось несколько серебряных всполохов. Когда он успел так измениться?