Хаген Альварсон - Девятый Замок

Тело дверга стало стальным тросом, ныли мышцы, тошнота подступала к горлу, в голове стояла муть, а глаза лезли из обрит… "Пустишь?" — вопрошал Дэор, молча шевеля губами — или Дарин оглох от крови, хлынувшей в голову? "Пустишь?" — шептал охотник, а чужак скалился идолом, и в ушах шумел кровавый прибой… Принц ратанов даже не сразу понял, что их уже оттаскивают назад, вместе с его "добычей". И на миг перед ним вспыхнуло солнцем лицо златовласой Торунны.

И её лицо также было чужим.

Потом, когда их вытащили, Дэор стал на колени перед Дарином:

— Теперь мне ведомо, что не ты, сын Фундина, худший из своего народа! Я в долгу…

— Не из жалости я сделал то, что сделал, — скривился Дарин. — Ибо сам желаю убить тебя в судебном бою! Если хочешь вернуть долг…

Дэор молчал, глядя в никуда. Наконец поднял взор на конунгова сына:

— Быть посему, когда такова твоя воля. Я выйду с тобою на хольмганг, когда всё кончится.

Дарин и его чужак улыбнулись — в голосе хлорда и его глазах не осталось ни следа от проклятой, ядовитой насмешки…

— Так ты станешь драться с северянином? — спросил Эльри, когда они отправились кромсать сухой кустарник для костра на привале.

— Стал бы я его вытаскивать, если б не хотел убить? — проворчал Дарин, недовольный тем, что его, сына конунга, заставляют заниматься работой босоногих мальчишек и рабов.

— Я дам тебе совет… — начал было Эльри, но Дарин прервал его:

— Разве я спрашивал тебя? С чего ты взял, что мне нужны советы такого, как ты?

— Я — наёмный воин, рекке, а уж потом — лесоруб, Ваше Высочество, — едко заметил Эльри, — и потому совет такого, как я, не повредит.

— Борин, сын Торина, также недурен в мечеборной игре.

— Борин, сын Торина, скальд. А я — убийца.

Дарин размахнулся секачом и врезался в куст. Брызнули щепки и колючки. Дарин чихнул, и эхо тут же передразнило его чих.

— Кроме того, ты ведь никогда всерьёз не дрался, не так ли? — прищурился Эльри, играя косичками бороды. — Так, чтобы дыхание — узлом, а жизнь — в клочья? Чтобы — на самой грани, с пеной на губах? А перед глазами распахиваются Палаты Вечности, и руки по локоть в красном, и не знаешь, твой ли багрянец или вражий… Хэ?

— Хэ будешь в углу с девкой делать, — ответил Дарин, пряча взор.

— Сдаётся мне, что ты просто закрываешься от жизни, — изогнул бровь Эльри. — Не будь придурком. Мы идём не в бордель, коль скоро ты заметил.

— Не заметил. Куда мы ещё, по-твоему, идём? — зло бросил Дарин. — Как это ещё назвать?! Мне чем дальше, тем больше думается, что мы все тут шлюшки, а ваш колдун — держатель этого весёлого заведения.

— Может, правда твоя, — кивнул Эльри задумчиво. — Однако, думается мне, тебя с нами никто не тянул за яйца потехи ради. Не спеши обвинять норн в скупости. Верно, ты замечал, что любая потаскуха кричит, что ей мало платят. Хочешь равняться на потаскух? Вольному воля. Но не надобно равнять с собою других, о хёвдинг!

— Это и был твой совет? — спросил Дарин, чувствуя жар на лице и в ушах.

Эльри тихо рассмеялся:

— Быстро учишься, Дарин-хёвдинг!

Затем примерился топором и оттяпал куст.

— Тащи. Тащи и слушай, если хочешь прикончить северянина…

Костёр перед пещеркой, где путники заночевали, уже почти угас. Возле алых угольков сидел в одиночестве Тидрек, держа по своему обыкновению правую руку за пазухой. Левой он ковырялся в чёрной курчавой бороде. Рядом покоилась его трость. Он сидел и смотрел на умирающий огонь. Серокрылые чайки кричали тоской о прошлом в его глазах…

— Ты брагу пьёшь? — раздался хрипловатый голос Эльри.

— Анисовую, — пошутил Тидрек.

— Анисовой нет, увы, — Эльри уселся напротив. — Зато есть мятная настойка.

С этими словами он достал из-под куртки флягу и сорвал пробку. Протянул Тидреку.

— Я не буду, — покачал головой тот. — Говорил же — бросил это дело…

— Я думал, это шутка. Твое здоровье! — Эльри приложился к "священному сосуду".

— Да уж не до шуток! — хмыкнул Тидрек. — Как вспомню этого твоего знакомца, что у нас в артели был за сторожа… Никогда бы не поверил, что можно умереть от хмельного. Да вот пришлось поверить.

— Вот-вот, — кивнул Эльри, — вот-вот. И я о том.

Сказал — и умолк. Молчал и Тидрек. Лишь безмолвие исходило криком в ночных горах…

— Так, стало быть, никто не видел его трезвым? — спросил Эльри.

— Отчего же? Иногда, раз в полгода… Но не чаще.

— И давно это у него началось?

— А ты с чего это переживаешь? У вас, верно, была большая и чистая любовь?

Ухмыльнулся — и понял, что напрасно. Слово похоже на стрелу. Вылетит — не поймаешь, да и ранит подчас не слабей.

Напротив него сидел воин, страшный в своей спокойной ярости. В его взоре сверкали секиры и доспехи. Грохот битв и крики ратников слышались сквозь железное спокойствие…

— Ты муж неразумный.

Тидрек незаметно вздохнул с облегчением. Лучше быть мужем неразумным, чем вновь побывать в том взоре!

— Неразумный, — повторил Эльри. — Мы с ним побратимы. Долго воевали вместе. В одной роте, в одной дружине. В одном хирде, при одном дворе. Много, много лет. Это что-то значит, не так ли?

Тидрек пожал плечами, ибо ответ был очевиден.

— Не знаю, как лучше сказать… Сдается мне, что твой друг Фрор сгорел. Как вот этот костерок — был, и нет. За полгода. — Тидрек взял трость и ткнул в умирающий костерок, точно в отверстую рану. Начал ковырять, помешивая горячий прах. Удовлетворенно кивнул, когда уголья взорвались искрами, выбросив в ночь новорожденное пламя.

Эльри терпеливо ждал.

Дождался…

— Хуже стало, когда забрали Гельмира. Нашего главного…

— Да уж наслышаны, — фыркнул Эльри. — Он был у него в хирде, как я понимаю?

Тидрек снял шляпу и задумчиво почесал затылок.

— Какой там хирд… — пробормотал он глухо, глядя в огонь. — Придворное войско — это для благородных, для знати, ярлов и хёвдингов, военных вождей… Для таких, как этот сопляк, который вытащил вчера северянина… Наш Гельмир был великий мастер, великий ювелир, гордость племени сольфов — но он не был воином. Так что хирда у него не было. Фрор был просто привратником, цепным псом. Иначе, если бы Гельмир был вождём, разве сидел бы я ныне тут?

Тидрек вдруг замолк, осекся и огляделся.

— Извини, Эльри. Воистину, я неразумен. Прости. Конечно, Фрор не был псом. Это мне самому обидно и противно. Мы, племя сольфов, мастера, ювелиры, механики. В конечном счёте — торговцы, быдло, жертвенные козлы. Вот этот твой Снорри — тюха же, полудурок, слюнки вон пускает, а как до рубки дошло — страшней медведя. А наши бы, будь уверен, разбежались с полными штанами жиденького ужаса. Вот на этот случай Гельмир и держал твоего побратима.