Анна Оуэн - Стальное зеркало

— И все это из-за какой-то… ерунды!

— Из-за сказанного слова, — пожимает плечами капитан.

— Данного вопреки законам и правилам, — Герарди встает, прохаживается по комнате, заложив руки за спину. — Мы здесь гости, дон Мигель. Гости, а не хозяева. У нас есть свое дело. А подданные короля Аурелии — это его подданные. Я не вполне уверен, что господин герцог это понимает.

— Теперь запомнит. И, при случае, будет хотя бы знать, на что идет.

— При случае? — секретарь посольства останавливается, зябко ежится. — Это, что, не… это случается? И как часто?

— По обстоятельствам. Раз в год или реже.

Хуже было только однажды.

— Понимаете, дон Мигель, я испугался не за себя. И даже не за нашу миссию. И не гнева Его Святейшества… — Поданный служанкой кофе давно остыл, во дворце его вообще варить не умеют, получается жидкая гадость на медовом сиропе, но секретарь все-таки пытается пить. Чашка прыгает в руках.

— Я вас прекрасно понимаю.

— До сего момента мне казалось, что господин герцог… Но, видимо, ничье терпение нельзя испытывать бесконечно. Вся эта волокита с войной, королевская провокация, но… — Но Герарди все-таки хочется, чтобы все было как-то иначе.

Чтобы не было стояния под дверью королевского кабинета, когда лишь по воплям Его Величества понимаешь, что разговор еще продолжается. Когда тебя от кабинета отделяют только два слегка растерянных гвардейца, которых даже убивать не нужно — попросту раскидать, или раздвинуть плечами, как это сделала графиня де ла Валле. Чтобы не было за спиной трех юнцов, один из которых тихим шепотом объясняет, что напрасно, не надо было, король пошумит и всех простит, нельзя, зачем, ну зачем он… а остальные приплясывают на цыпочках, и если следующая пауза слишком затянется, неясно будет, что делать: их держать за воротники или — с ними плечом к плечу…

Хочется, чтобы было иначе… как будто ему одному.

А что делать? А что тут делать, если никогда не знаешь, где граница, за которой твой воспитанник, а теперь командир, спокойно — и не в приступе гнева или ярости, а по трезвому и здравому расчету — в очередной раз решит, что дело стоит или не стоит того…

— Синьор Герарди, надеюсь, что мы доживем до конца посольства, а там ваши испытания закончатся.

Синьор Герарди смотрит на капитана так, будто у него выросло две головы. Либо он уже не рассчитывает дожить до конца посольства… либо уже влип всеми четырьмя лапами.

— Я, — с подчеркнутым достоинством заявляет секретарь, — не собираюсь дезертировать. У меня есть определенные основания надеяться на то, что мои испытания все-таки не закончатся.

— Тогда бросьте это пойло и ложитесь спать. У нас с вами завтра будет очень тяжелое утро.

— Утро будет сегодня, — улыбается Герарди. — Часов через пять-шесть, я предполагаю.

— Завтра. Это, как нам тут напомнили, территория Ромы. И сейчас у нас — ночь.

— Ловите, Гуго! — серебряный бок фляги чертит сверкающую дугу.

Адъютант господина генерала де Рубо еще не успел заразиться от командующего неловкостью: не глядя берет фляжку из воздуха. А вот пренебрежением к собственному внешнему виду успел вполне. Сапоги не вычищены, воротник мало что несвеж, так еще и сбился. Мундир… нет, обрывает себя Габриэль, мы не будем думать о печальном. Мундиры арелатской армии, введенные в обязательное ношение лет пятьдесят назад, придуманы для вот таких вот крепких статных юношей, но этот ухитряется болтаться в своем, словно не на него шили.

Здесь на всем какая-то зараза, сродни плесени. Габриэль де Рэ достает платок и вытирает руки. Кажется, что вляпался в прогорклый жир.

Там, в доме, на огне стоит котел, в нем булькает варево — даже не колдовское, в настоящем злом колдовстве все же есть нечто, заслуживающее уважения, а трактирное, очень дешевое, обпилки, обрезки, немытая требуха, куски подбирают с пола и бросают обратно, даже не отряхнув… и жирный тухлый пар расползается во все стороны, капельками ложится на любую поверхность.

— Верно ли я понимаю, что подобное здесь в обычае? — спрашивает Габриэль у адъютанта.

Тот переводит взгляд с де Рэ на дом, служащий штабом — что за безобразная идея, штабную палатку и содержать в порядке легче, и расхолаживает она куда меньше — лезет пятерней в нестриженую копну светлых волос. Здесь, надо понимать, и цирюльники не в почете. Не только денщики.

Полковник сам проводит рукой по волосам, приглаживает. Челка еще не достает до середины лба, значит, все в порядке.

— Да, господин полковник, здесь иначе не бывает, — де Жилли улыбается. — Вам еще повезло, что господину генералу в ходе совета не пришла в голову интересная и важная идея, которой он захотел бы поделиться.

— Ну отчего же… Важные идеи господина генерала, должно быть, действительно интересны? — Не может же быть, чтобы прославленный де Рубо на военном совете только шарахался мыслью от просушки солдатской обуви до толкований Писания… как-то он побеждает?

— Это зависит от широты вашего кругозора, господин полковник. Я, честно признаться, перестаю следить за мыслью на втором-третьем переходе. Но в штабе есть люди, которые способны поддержать разговор, даже если речь идет… — Юноша задумался, наверное, старается вспомнить что-то из ряда вон выходящее, — о связи между грамотностью и практическим применением принципов механики.

— Я подозреваю, что связь проста и очевидна: без первого нет второго, — цедит де Рэ. — Впрочем, я охотно признаю свой кругозор сколь угодно ограниченным. А рассуждения я бы с удовольствием выслушал на побережье. По ту сторону Марселя. Вы умеете плавать, Гуго?

— Да, господин полковник. Но, говорят, соленая вода держит лучше и плавать в ней много приятнее.

— Вас не обманули. Правда, она совершенно не годится для стирки, впрочем, кого это здесь волнует… — Нужно успокоиться и взять себя в руки. Немедленно. Адъютант так и стоит с флягой в руке, не пьет и не возвращает. — Подскажите мне, Гуго, что нужно сделать, дабы господин генерал меня услышал?

— А он вас услышал, господин полковник. Тут ничего делать не нужно. Он все услышал, все понял… Но я не знаю, когда он вам ответит и что. И угадывать не рискну, у меня не получается. Он не сумасшедший, господин полковник. И не издевался над вами. Он просто думает не как люди. Тут все уже привыкли.

— Вы слишком резки в выражениях. Мне не приходило в голову считать господина генерала сумасшедшим или подозревать его в издевательстве.

— Я прошу прощения, господин полковник.

— Давно вы здесь служите? — Не стоило его одергивать, теперь он будет внимательнее выбирать слова и не расскажет ничего интересного. Но адъютанты, говоря о начальстве, должны выбирать слова.