Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

В то время, как другая плевать хотела с высокого шпиля на любые причины. О, это второе «Я» жаждало иного — крови; позволь я ему хоть раз возобладать над разумом, и безрассудств было б не обобраться. Хватит, с избытком, и той багряного каскада, что прольётся дождём, когда я довершу своё возмездие над всем кланом Аламери; того ужаса и тех смертей, что расветут бешеным цветом, развяжи я Вторую Войну Богов. И этих кровавых озёр хватит, вдоволь хватит, чтобы утешить моё ноющее сердце… жаль, что мне не увидеть плоды трудов моих собственными глазами — бельма мертвецов, увы, слепы. Мы, смертные, порой так себялюбивы. Особенно, во зло.

Итак, я собиралась увидеться с Вирейном.

За дверью стояла тишина, когда я постучалась в мастерскую; на секунду решимость моя дрогнула — я заспорила сама с собой, продолжать, или нет, и дальше эту охоту? А потом изнутри донёсся слабый, приглушённый полувсхлип-полувздох.

В Небесах к тамошним дверям не имелось ключей. Как, впрочем, и собственно замков. Для чистокровных более чем надёжной защитой служила собственная кровь и ранг, ибо лишь те, кто был облечён должной привилегией не страшиться ответного возмездия или вызова, отваживались вторгаться в чужое уединение. Но мне ли, приговорённой к смерти менее, чем через день, приличествовало бояться? Облачённая в броню смертницы, я проскользнула в едва-едва приоткрытую дверь.

Поначалу Вирейна нигде не было видно. Ни рядом с рабочим столом (на сей раз непривычно пустым). Ни рядом со скамьями (также опустошёнными от бывших там в прошлый мой визит завалов). Обстановка казалась всё страньше и страньше. Не сразу, но я догадалась взглянуть в задний угол комнаты, с теми необычными клетями для животных. И не скоро, но распознала в тёмном пятне фигуру Вирейна — отчасти оттого, что стоял он, не шевелясь, тише воды, ниже травы; отчасти потому, что с его-то белоснежной гривой волос и бесцветным одеянием он как нельзя лучше годился в пару к здешней стерильно-чистой, сиящей первозданной нетронутостью обстановкой.

Скриптор стоял близь большого хрустального глобуса на задах мастерской. Поначалу казалось, что, опираясь на сферу, он пристально вглядывается в полупрозрачную, светящуюся изнутри глубь. Может, с её-то помощью он и следил за мной, за моими тщетными (и, что уж скрывать, редкими) попытками связаться с народами, препорученными под мою руку. Но потом скриптор вдруг тяжёло осел, почти повалившись на пол, надломленно цепляясь рукой за скользкую шлифованную сферу; голова его бессильно свесилась набок. Вторая рука скрывалась под завесью белоснежных волос, в беспорядке рассыпавшихся по плечам; но что-то такое в движении скривленных плеч, в колыхании складок белого балахона выдавало таящиеся украдкой слабые жесты. Глубоко внутри, в подреберье тревожным звоночком загудело, зашевелилось нечаянное… неуверенное открытие. Донёсшийся из угла очередной всхлип подтвердил нахлынувшие подозрения, целиком и полностью: один-одинёшинек, запершись в своей лаборатории в канун очередного победного триумфа над падшими богами, незабываемого дня, что-случается-едниожды-в-жизни, Вирейн рыдал, утирая рукой текущие по щекам ручейки солоноватых слёз.

Слабость эта, недостойная, непозволительная крови Дарре, женщины Дарре, остудила бурлящую во мне ярость. Понятия не имею, отчего он купался в слезах. Может, то на мгновение, один-единственный миг, расцвели клочки его гнилой совести, давным-давно погребённой под гнётом всевозможных пороков. А может, он попросту зашиб о что-нибудь тяжёленькое палец на ноге. Но в ту секунду, стоя в дверях и видя, как скриптору не под силу справиться с тихо капающими на пол слезами (мне вспомнился Т'иврел, возобладавший над пламенем чувств), я не могла ни задаться вопросом: что если хоть одна из этих горячих капель пролилась во имя моей матушки? Что если не я одна оплакивала её, в тоске и муке.

Я скользнула обратно, аккуратно прикрыв за собой дверь, — и ушла прочь.

Моя собственная глупость.

Да. Ты раз за разом противилась правде, даже тогда.

Знала ли я это?

Теперь — да. Однако ж, не прежде.

Отчего?

Ты умираешь. Твоя душа охвачена схваткой. И иные воспоминания поглощают тебя.

Скажи мне, чего ты хочешь, спросил Владыка Ночи.

Скаймина была у себя, подгоняя к завтрашней церемонии вечернее платье. Белое — не лучший выбор с её стороны. Уж больно сильно скрадывал и без того бледную кожу кузины. Само же платье было поражало глаз сверкающим великолепием, сшитое из чего-то блестящего, к тому же усеянное поверх корсажа и вдоль линии подола россыпью крошечных бриллиантов (отчего переливающийся вкруг ткани ореол только усиливался). Блики света вспыхнули, отразившись в них, стоило сестрице повернуться, переступая ногами по специальному подиуму, вдоль которого копошились портные.

Мне не оставалось ничего другого, как терпеливо ждать, покуда она раздаст тем деловитые инструкции. На противоположной стороне комнаты, на подоконнике, развалилась человеческая личина Ньяхдоха, пристально вглядываясь в колыхающееся за окном в полуденной истоме солнце. Слышал, или нет, он, как я переступила порог, но дождаться от него излишнего уважения к моей персоне мне явно не светило.

— Сознаюсь, я любопытна, как попугай, — произнесла Скаймина, наконец обращая ко мне горделивый взор. При виде здоровенного кровоподтёка на подбородке, меня охватил скоротечный приступ мелочного удовольствия. Неужели нет такой магии, чтобы по-бвстрому залечить даже такую мизерную царапину? Стыд и срам! — Так что заставило вас заявиться ко мне в гости? Вновь собираетесь умолять меня заступиться за свой народ?

Я покачала головой.

— Не в моих привычках бессмысленно тратить слова. — И время.

Она улыбнулась, почти добродушно.

— Правда? Ну что ж… Тогда с чем вы пожаловали?

— Обсудить ваше… предложение, — сказала в ответ. — Надеюсь, оно всё ещё в силе?

Теперь и я поимела свою сатисфакцию — кузина, в замешательстве, шустро захлопала ресницами.

— Ты же не передумала, сестрица, нет?

Я небрежно отвесила кивок — минуя сестрицу, к замершей в оконном проёме тёмной фигуре. Одетой в простого покроя чёрную рубаху и узкие брюки, в тон, по цвету, — а в пару к ним — грубый железный ошейник, болтавшийся на шее. И на том спасибо. От прежнего, нагого вида у меня тошнотворный комок подкатывал к горлу.

— Помнится, некогда вы упоминали, что с радостью готовы одолжить мне своего лю… бимца. На время, разумеется.

Невидимый Скаймине, за её спиной, Нахья резко оборотившись, уставился на меня, поедая сузившимися карими глазами. Да и сама кузина на мгновение показалась слегка ошалелой, ну а после разразилась громким хохотом.