Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Как мелочно — для них, подумала я. И ничтожно — для Итемпаса.

— Тотчас после окончания бала, Камень Земли переместят дворцовой централью, шахтовым колодцем, в ритуальную залу, что таится в шпиле солариума.

— Ах-ха. Я ненароком подслушала на прошлой неделе, как на вы предостерегающе отчитывали прислугу насчёт этого.

Т'иврел бережно крутанул в руках дощечку, старательно пряча от меня глаза.

— Да уж. От минутной встряски лишнего вреда, вроде бы, быть не должно, но… — Он неопределённо пожал плечами. — Все эти божественные дела… От них лучше держаться подальше.

Я не смогла удержаться от звонкого смеха.

— В чём-чём, а тут — я только за!

Т'иврел бросил на меня странный взгляд; неуверенная, слабо колеблющаяся улыбка на мгновение изломала тонкие губы.

— А ты… в хорошем расположении духа, как погляжу?

Я повела плечом.

— Не в моих правилах бессмысленно растрачивать оставшееся время по пустякам, навроде бессмысленных треволнений. Что сделано, то сделано: будь, как будет. — Не удержалась процитировать Ньяхдоха.

Сенешаль причудливо и неловко извернулся, смахивая с лица пряди волос, взъерошенные порывом ветра.

— Я… ты же ещё не знаешь? К ущелью, что ведёт из Менчи в Дарр, подтягиваются войска.

Сцепив пальцы башенкой, я впилась в них взглядом, пытаясь совладать с настоятельно рвущимся наружу всхлипами плача голосом. Скаймина отлично позабавилась, разыграв свои карты. Без сомнений, не избери я её — и в ход пойдут предусмотрительно оставленные инструкции, с недвусмысленным приказом Джемду начать резню, стоит мне отказаться. Думаю, Джемда, в любому случае, не остановило бы и обратное, даже даруй я свободу Энэфадех; но все мои рассчёты строились на том, что миру и без того хватит забот, — к примеру, срочно озаботившись собственным выживанием в жерле очередной разгорающейся Войны Богов. Сиех клятвенно обязался, что Дарр в целости и сохранности переживёт переломную эпоху. Знамо дело, я не могла вполне доверять этому зароку, но… от дурной овцы хоть шерсти клок, и то лучше, чем ничего.

В сотый раз терзаемая сомнениями, а что, может вступить в переговоры с Реладом? — я всё-таки с сожалением отбросила эту идею, взвесив все за и против. Люди Скаймины давно рассосредоточились по местам, готовясь всадить нож в гортань Дарре. Если я в ходе церемонии приниму сторону Релада, успеет ли он парировать смертоносный удар? Я не вправе бросить на весы будущее своего народа, поставив на человека, к коему не питаю ни толики уважения.

Одни лишь боги ныне мне порукой…

— Релад же добровольно заперся в четырёх стенах, — добавил Т'иврел, очевидно, промотав в голове ту же алгорифму суждений, что и я. — Не допуская к себе ни единой живой души, даже слуг, не отзывась на вызовы и послания. Один Небесный Отче знает, чем он утоляет голод — или жажду. Высшекровные во всю держут пари, сживёт он сам себя со свету, или нет, ещё оперёд завтрашнего бала.

— Подозреваю, не обошлось и без куда более интересных ставок?

Сенешаль искоса бросил короткий взгляд, походу, метаясь между двух огней: говорить всю правду или смолчать.

— Кое-кто бьётся об заклад, что и ты сама изберёшь самоубийство.

Я расхохоталась навстречу очередному порыву бриза.

— И какова фора? Может, меня тоже допустят к столу? А?

Т'иврел резко оборотился ко мне лицом; глаза его помрачнели, полные холодной решимости.

— Йин… если ты, ты… — и, запнувшись дрожащим голосом, замолк, подавившись последним словом, ровно в приступе удушья. Торопливо отвёл взгляд.

Взяв его за руку, я успокаивающе сжала ладонь, покуда он, понурив голову, боролся с приступом дрожи, тщетно пытаясь сохранить самообладание. Он покровительствовал всей здешней прислуге, находящейся под его надзором; пролитые слёзы стали бы знаком недопустимой для такого человека слабости. Впрочем, в этом смысле, мужчины всегда были хрупким… уязвимым племенем.

Немного позже последовал глубокий, с хрипловатым призвуком, вздох. И непривычно высоким голосом (с разницей в целую октаву, не меньше), сенешаль проговорил:

— Могу я рассчитывать быть твоим сопровождающим на балу завтрашним вечером?

Не так уж давно, услышав аналогичное предложение, но из уст Вирейна, я ответила вспышкой гнева, смешанного с ненавистью. Слова же Т'иврела пробудили все мои добрые чувства к сенешалю, всё сильнее скрепляя узы привязанности, протянувшиеся между нами.

— Нет, Т'иврел, не надо. Мне нет нужды в проводниках.

— А в помощи? Простой дружеской поддержке, — там, на балу?

— Может и так. Но я не намерена просить тех немногих, кого считаю друзьями, рисковать собой.

— Ты и не просишь. Я сам напрашиваюсь…

Я подступила ближе, прислоняясь к его руке

— Я справлюсь, Т'иврел. Справлюсь сама.

Он ещё долго не спускал внимательного взгляда с моих глаз, словно пытаясь запомнить каждую чёрточку. Потом медленно встряхнул головой.

— Значит, так, говоришь… Ах, Йин, мне будет не хватать тебя.

— Тогда уезжай, беги отсюда, Т'иврел. Найди себе хорошую женщину, которая окружит тебя заботой, оденет в шелка и осыпет драгоценностями.

Сенешаль недоумённо вскинулся, а после разразился приступом громкого хохота, наконец-то избавившись от колкого напряжения.

— Женщину из Дарре, да?

— Нет, конечно! Надо не больно дружить с головой, чтобы польститься на даррийку. Ты что, не видел, какие мы из себя? Найди какую-нибудь кеннийку. Тогда, надеюсь, эти прелестные крапушки не канут бесследно, и отойдут, преумножившись, твоему потомству.

— Прелестные… веснушки, ты, маленькое варварское отродье! Они зовутся вес-нуш-ка-ми!

— Как скажешь. Для тебя — всё, что угодно. — Притянув к себе его ладонь, я легонько поцеловала тыльную часть запястья — и медленно отпустила. — Прощай, друг мой.

Я оставила его, всё ещё смеющегося, стоять там, на балконе. И смех его отдавался в ушах, покуда я, не оборачиваясь, ни свернула в коридор.

Но?..

Но то было не единственным, чего я желала.

Эта наша беседа прибавила мне твёрдости решиться на следующий акт. Я отправилась на поиски Вирейна.

Со времени последнего разговора с Ньяхдохом, голова трещала от царящего там разнобоя; и теперь, намереваясь столкнуться лицом к лицу со скриптором, терялась меж двух крайностей насчёт личности заклинателя. Особенно укрепившись с той ночи в мысли, что именно Вирейн, не Декарта — истинный убийца моей матушки. Но у меня всё ещё не укладывалось в уме: отчего он, столь страстно любивший Киннет, — убил её? За что? Как? И, главное, почему сейчас, двадцать лет спустя с того дня, когда она разбила ему сердце? Какая-то часть меня жаждала долгожданного ответа.