Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

— Вам случалось, хоть когда-нибудь, бывать неизменным? — задалась вопросом. — Собой настоящим? а не одной из сотен личин; не тем-каким-вас-хотят-желают-жаждут-видеть, а просто — собою?

Ладони ещё раз прошлись по коже, перед тем как онончательно отдёрнуться.

— Однажды о том же самом меня спросила Энэфа.

— Прости…

— Не за что. — Тоном, полным бессильной скорби. Непреходящей, неблекнущей болью, верной спутницей всегда кружащей поблизости. Какая безжалостная жестокость — нести бремя бога изменчивости и раз за разом претерпевать очередной виток нескончаемой петли скорби и боли.

— Вместе с свободой, — сказал он, — я верну себе и право избирать руку, диктующую мне обличье.

— Но… — нахмурилась я недоумённо. — Зачем же вновь сковывать свою волю очередными цепями? При чём тут свобода?

— На заре едва расцветавшей реальности я и был самим собой. Абсолютно свободным — никто и ничто не могло облечь меня своей властью… разве что породивший на свет Маальстрем; но уж что-что, а это волновало тогда менее всего. Я разодрал собственную плоть, выплёскиваясь наружу самоя сутью — и щедро делясь; откуда есть и пошло ваше смертное царство: сутью и силой, и кровью, чёрной, промёрзлой кровью. Я пожирал, давяясь и отплёвываясь, собственный разум — и пиршествовал, опьянённый новизной нахлынувших чувств. Боли. Страдания. Мук.

На глаза навернулись слёзы. Я сглотнула ставшую в горлу комком тяжесть, попытавшись прогнать прочь непрошенные струйки, стекающие из-под ресниц; но внезапно вернувшиеся руки грубовато подхватили подбородок, чуть приподнимая. Пальцы пробежались по крепко сомкнутым глазам, успокаивающе поглаживая кончиками веки, стирая солоноватые капли.

— Высвободившись, я изберу, — произнёс он опять, полушёпотом, такой близкий… — Последуй и ты моему выбору.

— Но мне никогда не грозит быть…

И уже молча впился в губы долгим поцелуем. Острым, резким, горьковато-сладким поцелуем; словно путник в пустыне, обуреваемый страстной жаждой. Чьё это желание отдавалось под кожей — его? или моё собственное? А потом, к горлу наконец подкатила разгадка: какая, к адовым преисподням, в конце концов, разница?

Но… ох, великие боги… ох, милосердные богини… как же хорош… о… На вкус его губы были ровно глоток прохладной, освежающей росы. И томимая жаждой, подчинясь, я пила, глоток за глоток. А прежде чем возжаждала большего, он отпрянул назад. Нет, я не пыталась схватиться с ним вновь, переполненная одной лишь недовольной досадой, — вперемешку со страхом, что сие скажется на нас обоих.

— Ступай и отдохни, Йин, — сказал он. — Позволь своей матери самой доиграть до конца в возлелеянные расчёты. Твой удел — лицом к лицу встретиться с собственными испытаниями.

А после я опять сидела на полу уже своих комнат, очерченная квадратом ниспадающего из окон лунного света. Стены окрасились тьмой, но я без труда могла видеть окружающую обстановку, ибо ярко мерцающая луна (пускай и в виде узкой пряди серпа, изогнувшейся полумесяцем) низко колыхалась над самой линией горизонта. Давно уж миновала полночь, и до рассвета, как видно, оставалось всего два-три коротких часа. А может, и того меньше. Походу, я начинала обзаводиться новыми привычками.

В объёмном кресле близь кровати расположился Сиех. Увидев, как я устраиваюсь на полу, он ужом вывернулся из-под одеяла и тут же пристроился рядышком. В потоке льющегося сверху лунного света его громадные, расширившиеся зрачки возбуждённо пульсировали, как у встревоженной чем-то кошки.

Я сидела, не проронив ни слова; а минутой позже он, протянув руку, силой увлёк меня к себе; и вот уже моя голова покоилась на его коленях. Я лежала, крепко стиснув глаза, привлечённая успокаивающим чувством поддержки, кою источала гладящая волосы тонкая рука. Чуть позже Сиех принялся напевать нежную колыбельную, некогда уже ласкавшую мне слух — в сновидении. И, согревшись и расслабившись, я погрузилась в дрёму.

23. Себялюбие

Скажи мне, чего ты хочешь, спросил Владыка Ночи.

Лучшей жизни, иного пути для мира, ответила я.

А ещё…

Поутру я отправилась в Салон, пораньше, предваряя открытие очередного заседания Консорциума, в надежде найти там Рас Анчи. Но первой, кто попалась мне на глаза, стала Уохай Амб, ещё одна высокая нобилесса с Крайнего Севера, появившаяся в широком вестибюле Салона, поднявшись сюда широкой лестницей, обрамлённой рядами колонн.

Неуклюже раскланявшись согласно церемониального этикета, я осторожно закинула удочку насчёт тётушки.

Нобилесса сперва охнула (и я поняла горькую правду ещё тогда, заглянув в глаза, полные печального соболезнования) и только потом медленно ответила:

— Разве вы не слышали? Рас умерла, во сне, двумя ночами тому назад. — Она вздохнула. — Я до сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью. Рас мертва. Разумеется, она была уже далеко не молода, но…

Я вернулась в Небеса.

Я уже некоторое время слонялась взад-вперёд по коридорам, раздумывая о смерти.

Пробегающие мимо слуги отделывались короткими околопочтительными кивками, я отстранённо отвечала тем же. Придворные царедворцы — мои собратья по высокой крови, — наоборот, либо намеренно брезгливо отворачивали носы, либо обшаривали неприкрыто любопытствующими глазками. Должно быть, слухи неслись вперёд меня, и мне уже успели перемыть все косточки, — насчёт полного провала как претендентки на наследие и публичного разгрома Скайминой. Излишней благослонностью то и дело сверлящие мою фигуру взгляды не отличались. Ни взирая ни на что я приветствовала всех учтивым поклоном. Приберегите мелочность для себя, ничтожества.

На одном из нижних уровней я случайно наткнулась на Т'иврела, сидевшего на затенённом балконе, вертя на пальце дощечку-планшет и наблюдая за проползающим мимо облаком. Стоило тронуть его за плечо, и он вздрогнул (по счастью, успев-таки подхватить вылетевшую из рук планшетку), тут же рассыпавшись в виноватых извинениях; и я взяла на заметку, что предметом его дум была, похоже, я сама.

— Бал начнётся завтра, к заходу солнца, — сказал он. Перебравшись поближе, я опёрлась, стоя рядом, на перильца, окаймляющие площадку, — жадно впитывая открывающийся вид (безмолвный силуэт сенешаля действовал умиротворяюще). — И отгремит с рассветом. Такова традиция, предвершающая церемонию правопреемства. Завтра взойдёт новая луна… ночь, некогда священная для приверженцев Ньяхдоха. Вот что отмечают этим праздненством.

Как мелочно — для них, подумала я. И ничтожно — для Итемпаса.

— Тотчас после окончания бала, Камень Земли переместят дворцовой централью, шахтовым колодцем, в ритуальную залу, что таится в шпиле солариума.