Джо Аберкромби - Герои

У Ледерлингена не было времени пытаться его опознать. Наконец-то, ему дали задание, достойное выполнения. Он повернулся спиной к безобразной картине желчной перебранки двух главных офицеров Его величества и рысью припустил на запад. Если честно, нельзя сказать, что ему было жаль уезжать. Штаб предстал ещё более пугающим и сбивающим с толку местом, чем передовая.

Он проехал сквозь плотную давку у шатра, крича, чтобы ему дали дорогу, затем сквозь скопление порыхлее, готовящееся к очередной атаке на мост. Всё это время, держа одной рукой узду, другой он стискивал приказ. Ему бы положить его в карман, ведь так только труднее ехать верхом, но мысль потерять письмо ужасала. Приказ самого маршала Кроя. Вот именно на такое он надеялся всей окрылённой душой, когда поставил свою первую подпись. Неужели всего лишь три месяца тому назад?

Он миновал основные части дивизии Миттерика, позади стихал их гомон. Он прибавил ходу, пригнувшись за конской шеей. Копыта топали по заросшей дороге, ведущей от Старого моста в сторону болот. Жаль, что придётся сдать коня пикету на южном берегу. Он перейдёт болото пешком и доставит приказ Валлимиру. Если только не оступится и не закончит свой путь доставкой приказа Клиге.

При этой мысли он заёрзал. Один бывалый родственник всячески отговаривал его вступать в армию. Говорил, что на войне всё вверх ногами. Что от хороших людей вреда больше, чем от дурных. Говорил, что война сплошь честолюбие богатеев и могилы бедняков, и что во всей роте, где он служил, не нашлось и пары нормальных людей, чтоб выжать из них хоть каплю порядочности. Что все офицеры гордецы, тугодумы и невежды. Что все солдаты трусы, хвастуны, воры и обожают поиздеваться над слабыми. Тогда Ледерлинген посчитал, что родственник нарочно преувеличивал, но теперь приходилось признать — тот скорее преуменьшил. Взять хоть капрала Танни — от него по всем статьям несло и трусостью, и хвастовством, и воровством, и издевательствами. Да Ледерлинген в жизни не встречал негодяя, который бы превзошёл капрала этими качествами. Но, каким-то чудом, другие чествовали его почитай что героем. Славься старый добрый капрал Танни, подлейший жулик и обирала всея дивизии!

Дорога стала каменистой тропой, стелясь по промоине вдоль ручья, или, во всяком случае, широкой канавы, заполненной жидкой грязью. Над нею росли деревья, тяжёлые спелыми ягодами. Воняло гнилью. Было невозможно скакать быстрее, чем ухабистой рысью. Воистину, живя солдатской жизнью, доведётся посетить много красивых и необычных мест.

Ледрлинген выдавил вздох. Война и вправду оказалась тем местом, где всё вверх ногами, и он наскоро склонялся к мнению родственника, что вовсе не местом для него самого. Сидеть бы ему тихо и не высовываться, держаться от греха подальше и следовать совету Танни — никогда не добровольничать, что бы не…

— Ах! — Ногу ужалила оса. Или так он подумал вначале, хотя боль была явно сильнее. Когда он посмотрел вниз, оказалось, в его икре засела стрела. Он уставился на неё. Длинная, прямая палка с серыми и белыми перьями. Стрела. На миг ему показалось, что кто-то над ним подшутил. Фальшивая стрела. От неё болело гораздо меньше, чем, он всегда полагал, будет болеть. Но штанина наполнялась кровью. Стрела была настоящей.

В него кто-то стрелял!

Он всадил каблуки в бока лошади и заорал. Вот теперь пришла боль. Боль, словно в ногу вдавили раскалённое клеймо. Скакун дёрнулся на каменистой тропе, и он упустил поводья, подскочил в седле, сжимающая приказ рука забарахталась в воздухе. Затем он ударился оземь, зубы клацнули, голова закружилась. Его перевернуло ещё и ещё.

Шатаясь, он привстал, всхлипнул от боли в ноге. Полуподпрыгивая, попытался обрести чувство. У него получилось вытащить меч. Сзади на тропе стояли двое. Северяне. Один шёл к нему, решительно, в руке кинжал. Другой держал лук.

— На помощь! — вскричал Ледерлинген, но слабо, хрипло. Он не помнил, когда проезжал мимо последнего солдата Союза. Перед тем как заехать в промоину, он вроде бы заметил разведчиков, но с тех пор прошло уже заметное время.

— На пом…

Стрела прошила рукав его кителя. Прошила руку внутри него. На этот раз было больно с самого начала. Он с воплем выронил меч. Сместил вес на правую ногу, и та подалась под ним. Он повалился на береговой склон, дикие, мучительный толчки простреливали его конечности, когда сломанные древки натыкались на землю.

Он лежал в грязи. Всё ещё с приказом в руке. Попытался подняться. Услышал, как рядом зашуршал сапог. Что-то сбоку ударило в шею, отдавая сотрясением в затылок.

Дно Канавы вырвал из руки южанина листок бумаги, вытер нож о спину его куртки, а потом поставил ногу ему на голову и вдавил лицом в кровавую грязь. Желая, чтобы тот больше не кричал. Отчасти в целях маскировки, а отчасти просто потому, что в последнее время он перестал выносить звуки умирающих. Если нужно — значит будет сделано, так тому и быть, но какой прок по новой выслушивать одно и то же? Спасибо, увольте.

Отмель вывел лошадь южанина на берег, к топкому ложу ручья. — Смотри, какая красивая моя женщина, правда? — спросил он, улыбаясь ей.

— Не называй её так. Это тебе лошадь, а не жена.

Отмель потрепал лошадь за морду.

— Она всяко покрасивше, чем была твоя жена.

— Это грубо и не к месту.

— Прости. Так что будем делать с этим… животным? Оно очень красивое. Стоит целую…

— Как ты собрался тащить её через реку? Я не попру её по болоту, а на мосту, вдруг ты забыл, сейчас пизделка.

— Я не забыл.

— Убей её.

— Просто жалко, что всё…

— Просто, блин, убей её и пошли. — Он указал на южанина под сапогом. — Я ведь его убиваю и ничего.

— Ну, так он-то ни хрена не стоит…

— Убей и всё! — Затем, осознав, что не должен повышать голос, ведь они не на том берегу реки и повсюду могут быть южане, зашептал. — Просто убей и закидай ветками.

Отмель угостил его кислым взглядом, но подобрал узду, всем весом навалился на шею лошади и усадил её на землю, а потом угостил и её — быстрым ударом в шею, придерживая, пока кровь лилась в топкую грязь.

— Херня-хернёй и хернёй погоняет. — Отмель покачал головой. — Убивая лошадей на хлеб не заработать. Мы тут рискушеньки, пробравшись сюдашеньки, с первым…

— Прекрати.

— Прекрати что? — Он подтащил на труп лошади упавшую с дерева ветвь.

Дно посмотрел на него в упор.

— Молоть, как ребёнок, вот что. Это вообще дико. Твоя голова, походу, застряла в четырёхлетнем возрасте.

— Тебя расстраивают мои обороты речи? — произнёс тот, срубая топориком другую ветвь.

— Так уж сложилось, увы, да.