Ольга Громыко - Цветок камалейника

— И ни с кем оной не поделился, — ехидно добавили из-за плеча.

Усач вздрогнул, посадил кляксу и выронил перо. Машинально потянулся поднять, а в следующее мгновение исписанный до середины лист уже выскользнул из его пальцев в более цепкие.

— Та-а-ак, что тут еще интересного? — Архайн с любопытством ознакомился с писулькой с самого начала, зачитывая избранные перлы вслух: — «В место отхожее вошел и не вышел, а будто провалился куда-то, от следствия улизнув»… «а монаху, саном облеченному и ничего худого не творившему, без дознания дал в глаз, да так, что тот к стене отлетел и диптихом Иггровым сверху накрылся»… «за преступниками беглыми по горячим следам гнаться не пожелал, два часа времени бесценного на сон потратив и остальных к тому принудив»…

Прочие обережники покатывались со смеху. Принудив, как же! Да они с ног падали, этот доносчик потом еще и громче всех храпел. Покуда йер монаха, дважды Темным пришибленного — сейчас и в детстве, — отрезвлял, покуда все у него выпытывал, тваребожцы с девкой уже на семь выстрелов удрать успели, следы попрятав.

— Чего гогочете, гуси недощипанные?! Меня сами Глашатаи за розыском надзирать поставили! — набрался наглости усач. — Скажете, неправду написал?!

Архайн перевел взгляд с листа на автора, и смех мигом утих.

— Правду, — мягко подтвердил он. — Писать, значит, любишь? Эй, Марахан!

Монах робко, по свежий синяк, выглянул из-за дверного косяка.

— Иди, иди сюда, не бойся. Определяю к тебе на постой вот этого Иггрового слугу: пусть посидит в засаде семерик-другой, дабы бродящие по округе тваребожцы не вернулись и еще чего не сперли. А заодно, чтобы не скучал без дела, пусть трактат твой набело перепишет. Для истории.

Обережь снова расхихикалась.

— Не имеете права! — резко осип усач.

— Зато я имею, — неожиданно поддержал йера Хруск. — Тебе дали боевое задание, вот и выполняй. Покуда я тоже кой-кому кой об чем не написал.

Воспрявший духом Марахан начал лепетать благодарности и заверения, но йер уже не обращал на него внимания.

— А голубочка, — Архайн поднял со стола котомку с трепыхнувшейся внутри птицей, — отдай. Он мне самому пригодится.

Лес снова сгустился и помрачнел, сменив дубовую листву на сосновые иглы. Одно хорошо: вместе с травой исчезла и роса, едва не пропитавшая сапоги насквозь.

Девица плелась в седьмушке выстрела позади парней, делая вид, что она не с ними. Брент зря надеялся, что она устанет или поколет ноги: похоже, подолгу ходить босиком ей было не впервой.

Ситуация казалась до боли знакомой.

Вот только способы ее разрешения у парней и у девушки оказались разные.

Спустя час монашка начала громко вздыхать.

Потом всхлипывать.

Затем откровенно рыдать.

ЭрТар остановился первым.

— Чего ты, э? — уже нормальным, сочувственным голосом поинтересовался он. — Никто ж тебя ни бил, не обижал… ну, украли чуть-чуть, ерунда какая! У нас в горах постоянно девушек крадут, один раз даже парня сперли, но он и то не жаловался!

— Да-а-а-а… — Девица безуспешно пыталась унять слезы, но только размазывала их по лицу. — Но не тваребожцы же! Лучше бы вы меня уби-и-и-или…

— Это с какого перепугу? — опешил присоединившийся к горцу Джай.

— А кому я теперь нужна-а-а-а?!

— Найдешь нового жениха, всего-то горя!

— Всего-то?! — Девушка резким движением сунула Джаю под нос свои запястья, на которых он только теперь заметил следы от рабских браслетов. — Вот с этим?! Да вы вообще понимаете, что наделали? Я хотела умереть! Хотела!!! Я надеялась, что хотя бы Иггр… что хоть он… У-у-уы-ы…

Женщины, как хорошо знал обережник, умели и любили плакать, полагая это чудесным, дарованным им Двуединым способом вить из мужчин веревки, тянуть жилы и заниматься прочими живодерскими изысками. Но в голосе несостоявшейся невесты звенели такие неподдельные горе и отчаяние, что Джаю действительно стало ее жалко.

— Пойдем. — Обережник сцапал монашку за руку и потянул вперед, ибо жрец, разумеется, и не подумал их ждать. Что ж, свадьба с Иггром — не худший способ вырваться из неволи. Поскольку Двуединому не пристало брать в жены рабыню, храм дает ее хозяину откупные[44] и женщина обретает свободу. Но увильнуть от венца она уже не может: за порогом храма ее поджидает обозленный владелец, жаждущий поквитаться с ней за ущерб[45] и «предательство». От хорошей же жизни к Иггру, как правило, не бегут… — Не реви, сейчас что-нибудь придумаем.

— Что??! Я уже почти настроилась! — всхлипывая, причитала на ходу девушка. — Почти просветлилась! Несмотря на этот проклятущий монастырь! И монахов, которые, между прочим, иногда заходили к моему хозяину! И развлекались вместе с ним! А тут вы!!! Ну почему я не умерла-а-а-а….

— Хэй-най, и ты из-за этого так рыдаешь?! — искренне удивился ЭрТар. — Подумаешь, умрешь немного попозже! Подождет тебя твой Иггр, перебьется. Заодно чувства на взаимность испытаете…

— Вы же сказали, что его не-е-е-ет…

— Это в святилище его нет! А где-нибудь в кустах, может, и есть[46]! И вообще — молодая красивая женщина, а ведет себя как старуха, у-у-у! Гроб она, видите ли, уже обжила, теперь можно и сжигать!

— Непра-а-авда! Я не в гроб, я в Иггровы ку-у-ущи-и-и! Там хорошо-о-о-о!

— Тут кущи тоже вродь ничего, — нарочито оглядевшись, сообщил Джай. — Густые!

— Придурки, — девушка покорно высморкалась в подсунутый лоскут, — а еще тваребожцы…

— Мы не тваребожцы! — возмутился обережник. — Кстати, как там тебя зовут?

— Радда… Ага, вы просто так по дикоцветью гуляете!

— О-о-о, — многообещающе протянул горец, — это длинная и интересная история! Тебе понравится!

«А мне даже повеситься, как нормальному человеку, нельзя», — тоскливо подумал Брент.

Глава 21

…когда понял поверженный Тваребог, что пришел конец его власти, то в ярости ударил кулаком по земле, дабы никому она не досталась. Пошла земная скорлупа трещинами, проступила из них горючая кровь, омывая края. Вскипели реки, запылали дома, закричали люди смертным криком «…» еле-еле удалось Двуединому удержать осколки на месте, скрепить скобами мостов, унять жар. Но даже богу не под силу сделать разбитое целым. Так и остались те трещины нам в назидание, постоянного присмотра требуя.…

Скорость продвижения неуклонно падала: тринадцать выстрелов в час… десять… шесть…

С настроением происходило то же самое.

Присмирел даже ЭрТар — ему еще никогда не доводилось ходить к Границе лесом. Для того существуют мощеные, надежные дороги, солнечными лучами пронзающие тьму дикоцветья. Иггрово благословение не дает им зарасти, а налоги на содержание — покрыться выбоинами. И ни один разбойник не посмеет засесть в кустах у тех дорог, облизываясь на купеческие караваны — ибо кое для кого дорогой являются как раз кусты, куда, увы, не проникает очистительный взгляд Двуединого.