Предзимье. Осень+зима - Татьяна Лаас
«Сейчас буду. Сарафан, кокошник, теплые вещи у тебя есть?»
«Иди к черту» — написала было Тая, но стерла.
«Я ни за что на свете не одену сарафан. Даже не мечтай.»
Илья ответил:
«Надену.»
Тая фыркнула и великодушно ему разрешила:
«Надевай. Тут я возражать не буду. Сама ни за что не одену.»
«Не НАдену, Зимовский!» — спешно поправилась она. Эти чертовы правила убивали её.
«Скоро буду!»
Тая, прогоняя прочь дурные мысли, что она сильно ошибается, прося помощи у Ильи, направилась в душ — ей надо привести себя в порядок. Она может и не выйти из леса. Дед считал, что у неё вообще нет шансов.
Илья, прихватив с собой несколько объемных пакетов, один из которых вкусно пах едой, приехал через полчаса — уже побритый, переодетый в привычно-черное: джинсы, свитер с высоким воротом, короткое пальто-бушлат. Он вручил Тае роскошный букет из садовых, разноцветных васильков — Владимир хорошо его информирует: Гордей вчера в больницу именно васильки и приносил. Только полевые. Это зависть или просто дань вежливости? Как же все сложно. Надо же перед Ильей не забыть извиниться.
— Это тебе за то, что день не горек оказался! — улыбнулся Илья, повторяясь — он уже утром так её благодарил.
Как бы он не храбрился, следы переутомления были отчетливо видны: покрасневшие склеры, дикая бледность, проступившая под кожей сеточка мелких капилляров. Отравление алюминием все же аукнулось ему. И в больницу он явно не пойдет. Он совсем, как Гордей.
— С благодарностью от всего города, от всех моих парней, от меня лично.
— Спасибо… Я не могла иначе, ты же сам такой же.
Ответом ей были зардевшиеся кончики оттопыренных ушей.
Тая пошла искать вазу для цветов и махнула рукой Илье:
— Проходи…
Странное ощущение неправильности нарастало. Она и Илья. Бред же! И в тоже время реальность. Новая.
Он оставил часть пакетов у двери, захватив с собой только пахнущий едой. Когда Тая вернулась из ванной, где набирала воду для букета, Илья уже закончил накрывать на стол. Тая захлебнулась слюной — тут были коробки с оливье, с винегретом, с картофелем а ля Пушкин, овощное рагу, тушеное мясо, пирожки. Причем это все явно готовил не Илья — или его домашний повар, или вообще заказали в ресторане. Гордей до такого никогда бы не опустился. Кажется, Илья действительно завидует ему — тому, что тот легко может орать, перекрывая слова Кота, ела ли Тая, тому, что тот может кормить её и… Заботиться? Глаза защипало — как там парни? Что с ними. Живы ли. Выкарабкаются ли?
— Присаживайся, Тая. — Илья галантно отодвинул в сторону стул.
Она поблагодарила кивком — говорить пока было сложно, — и, поставив вазу на середину стола, села, разворачивая салфетку — точно, еда из дома, ресторан бы не расщедрился на такое.
Илья стоял, странно поглядывая на Таю — и ведь снова не моргает! Она ничего не понимала — ему нужно персональное приглашение? Или ему просто неловко в ее присутствии — она же в чем только его не обвиняла за эти дни?
— Илья, присаживайся. Полагаю, ты тоже не обедал.
Илья глянул на часы на руке и поправил Таю:
— Не ужинал.
Он извинился и внезапно сам без указаний пошел в ванную мыть руки. Все! Гордей одним этим поступком был свергнут с пьедестала и уложен на лопатки. Только сообщать это Илье она не будет.
Тая задумчиво придвинула себе коробку с оливье. Сельдь она не любила, из-за этого игнорируя и винегрет. Мысли какие-то странные, приземленные. Так просто проще, чем пытаться осмыслить внезапный мир между нею и Ильей. Бред же, точно. Надо не забыть извиниться и поблагодарить. Только страшно снова вспоминать тот вечер. Стыдно до ужаса.
Вернувшийся Илья выбрал пирожки, снова задумчиво рассматривая Таю. Ждет, что она его будет развлекать светской беседой? Или что-то еще? Или боится выйти за рамки дружбы? Тая же не раз его вышвыривала во враги. Или… Феромоны? Тая осторожно принюхалась к себе — вроде обычный запах, ничем примечательным она не пахнет. Илья заметил это, но промолчал — принялся есть.
Неловкость стеклянной, звенящей стеной стала между ними. Она отчетливо ощущалась во всем, даже пошевелиться лишний раз было страшно.
— Ты видел… Парней? — не выдержала все же Тая и тут же поправилась: — Павла Петровича и Метелицу. Ты видел их?
Илья кивнул, быстро проглатывая кусок пирога:
— Видел. Не перебьет аппетит?
— Смеёшься? — улыбнулась Тая, и стеклянная стена между ними лопнула. Илья расслабился и тоже нашел в себе силы улыбнуться. — Я в меде училась. Мы в анатомке зависали так плотно, что там и ели. — Про фронт она решила умолчать — нечего унижать Илью этим. Он не раз просил её об этом.
— Кошкин был без сознания. Тяжелые магоэнергетические ожоги третьей степени. Проникающие ранения грудной и брюшной полостей. Переломы ног. И много еще мелких ран.
Странно, что он начал с Кота. Аппетит куда-то пропал — Тая лениво ковырялась вилкой в салате. Она боялась услышать про Метелицу.
— А Гордей? Что с ним?
— Он был в сознании, когда его извлекли. Травмы почти идентичные — он прикрывал собой Кошкина, удивительно, что выдержал столько.
Тая нашла в себе силы улыбнуться:
— Это ты его плохо знаешь. Помню, его защитные доспехи чуть ли не в клочья разнесло — руку еле собрали потом… А он продолжал командовать. А про его попадание в морг вообще молчу — я его оплакиваю, обнимаю, понимаешь ли, в последний раз, а тут чья-то рука начинает наглаживать меня по голове. Я тогда так заорала от страха — чуть обратно Гордея не прибила.
Пока она говорила, Илья задумчиво терзал пирожок и лишь кивал, забыв, что надо моргать. Тая заставила себя есть — в лесу ей пригодятся силы.
— Когда Метелицу несли до «Скорой», он сумел выдавить несколько слов, Тая. Точнее обрывки. Что-то вроде «разн… импу…» и «авар… Тая».
Тая опустила глаза, пряча взгляд — Гордей даже в таком состоянии переживал за нее. Авар… Тая… Это явно о позавчерашней аварии. А вот «разн… импу» — это о заговоре гвардейцев.
— Значит, все же гвардия предала? — спросила она Илью. У каждого мага свои особенности магоэнергии, это как почерк. Даже у полукровок есть свой «запах» магоэнергии. Следов не оставляет только нечисть, за что её и ненавидят.
Тот, придвигая к себе одну из коробок с картофелем, согласился с ней:
— Скорее всего. Разные импульсы. Метелица был в эпицентре. Он мог почувствовать разницу
