Остров жизни - Иван Поляков
Они шли тяжело и медленно. Полных одиннадцать[2] лет назад колёса увязали в грязи и только и делали, что тыркались от кочки до кочки, так что основной силой становились плечи, подпирающие позади. Прошло время, грязь заиндевела, и что же? Они вновь едва продвигались. Снег нещадно налипал на полозья, так что лошадь ушла в мыло, и дорога спорилась лишь за счет плеч деревенских.
Напевая заунывно, ветер трепал рукав.
Чёрные стволы медленно плывут по левую руку. По правую – поле и только под рукой у Зое теперь чужая жизнь.
Опустив взгляд, она нашла чёрную макушку под простым платком. Кто-то из мальчишек с совершенно детской непосредственностью возился в тюках. Кто-то, пользуясь медлительностью их продвижения, поддевал снег, идя рядом, а Гюстав по-прежнему спал, уткнувшись носом в плотный рукав. Ну и пусть спит. Не к чему ему было знать, куда они едут и зачем. Он и не знал и спал только поэтому.
«Ну и пускай», – подумала девушка и сглотнула, всматриваясь в безмятежное лицо. Совсем не такое, как у взрослых. Люди шли без надежды и веры, просто шли, и не по себе становилось от одного вида сгорбившихся фигур. Мона куталась в платок, несколько светлых прядей выбились и следовали движениям холодного воздуха. Лицо старой подруги было непроницаемо.
«Всё обойдётся. Не может не обойтись».
«К-ар-р-р!» – протяжно пропел лес, и многие содрогнулись. Чёрные стволы, почти без сучьев, чёрные крылья на фоне пепельного купола. Большая темная птица на ветви ободранного зимой вяза. Завалив голову, точно курица, ворон взглянул на бредущих большим чёрным глазом.
«Вот ведь скотина безрогая», – не особенно размениваясь на сложные конструкции, сухо и чётко определила Зое. Точно подслушав её мысли, старая птица обиженно нахохлилась. Перья на спине её встали дыбом, поднятые ветром, обнажив совершенно прозаичную белую кожу. Чёрные крылья расправились, сбив белую пыль со ствола.
«Кар-р-р-р!»
– Тётя Зое, а мы скоро вернёмся? – прозвенел колокольчик у левого плеча.
Чуть повернув голову, Зое подметила карапуза в ярких шоссах, поддевающего лёд и не сводящего взгляда с соломенного золота.
– Очень скоро, – улыбнулась женщина. – Очень.
– Брр-р-р! Стоять! – точно из бочки прогремел голос Бода, и рука впередиидущего схватилась за заиндевевшие поводья. И вновь, как и когда-то, не удержав равновесие, Ивес растянулся в полный рост. Обнаруживший себя подо льдом белый пух тут же набился мужчине в рот, нос и даже уши.
– Какая Жаба велела остановить?!
Зое могла бы улыбнуться. Она почти сделала это, но за мгновение до остекленевший взгляд уцепился за ряд вмёрзших в обочину домов, сразу за которыми начиналась река. Едва заметная, и тем не менее очевидная напряжённость поселилась в окнах и здешних дворах. Непросто было смотреть против ветра, однако девушка отчётливо различила, как, поднявшись над полыньей, чья-то фигура прогнулась под тяжестью пары деревянных вёдер. Как не глянь, но на мужчину эта тень ну никак не походила.
«Как так?»
Обернулась. Уже вдоволь наездившийся и, точно ребенок, сидящий меж тюков, Асс поднял совершенно несчастный взгляд. Тонкими струйками ледяная пыль ссыпалась с сафьяновых сапог, плаща, макушки и… одним словом, отовсюду, где она могла набиться.
– Ты же сказал, что силы обороны стронулись?
– С-с-сказал, – не особенно уверенно сообщил торговец, и обледеневшая борода стала клином. – Им то же, что и в-вам с-с-сказал.
Раз сказал, значит, должны были уйти. Эта мысль была столь очевидна, что не заслуживала права быть озвученной. Аккуратно отстранив завозившегося недовольно мальчишку, Зое приподнялась в козлах. Нет, не разглядеть.
– Бабы среди войны так не разгуливают, а значит, не тронулись. Может, кто другую весть принёс, – подытожила девушка.
Молчание. Всё же несколько сдавший за последние годы мельник взглянул на неё странно неуверенно. Понимание сказанного пришло к нему не сразу, но и после особенной уверенности сей факт не добавил.
– Схожу-ка я, – глухо сообщил ещё один бочонок. Пригладив бороду, что, в общем, не сделало её сколь-нибудь менее белой, Бод подмигнул выпучившему на него круглые и абсолютно не понимающие глаза карапузу.
Мона поджала пухлые губы, однако, обладая чем-то, чего Зое понять не могла, не стала лезть под руку. Мужчина не спрашивал и не советовался. Он просто сообщил и сразу стронулся. Рваное облако белых мошек, едва различимых, но кусачих, пожрало широкую спину, и хруст из-под сапог тут же стих, равно как и прочие звуки. Дети не знали, кто такие луизиты, не понимали нависшей опасности, но и они, чувствуя общее настроение, притихли, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания.
Обходя людей, бесцветный вал двинулся дальше. Ещё один. Бод вернулся прорвав третий.
– Свои, – прогудел мужчина, однако выдохов облечения не последовало. Многие присутствующие знали нового мельника с детства, и не им нужно было объяснять, что означал этот бесцветный тон.
Сопнув, выгоняя белых мошек из-под носа, Гюстав проснулся. Непонимающе моргнул и поднял взгляд. Глаза у него были чёрными точно как у отца.
«Ну давай, договаривай уже».
Ноздри мужчины раздулись. Не в характере Бода было тянуть паузу, и потому он выдал всё, что увидел, стоило очередному валу сойти:
– Дети, а вы видели когда-нибудь рыцаря в латах?
«Однажды я видел одного из них. Потом я увидел второго, а после и третьего. Я много их видел, и знаете что? Я до сих пор понятие не имею, что лучше: прихлопнуть или подождать пока сам слетит».
(Кузьма Прохожий. Из услышанного на дороге).
Нужно ли описывать реакцию, которая и без того была очевидна? Возопив и заулюкав, малолетние деревенские попрыгали с саней, побросали ледяные «игрушки», которые многие собирали по дороге. Радости их не было предела, но это никоим образом не относилось ко взрослым. Многие не понаслышке знали этот тон, и не им нужно было объяснять, что мельник сказал куда больше, чем прозвучало.
Рыцарь, лишь один, и это уже само по себе было странно. В военное время сотню было куда проще встретить, чем десяток и, соответственно, куда как проще,
