Светлана Крушина - Северный пес

— Узнаю тебя, Грэм Соло. И не узнаю одновременно. Ты отказался от богов, но стал фаталистом? Что с тобой случилось?

— Место неподходящее для рассказов. Да и время тоже.

— Хорошо, — Марьяна порывисто встала. — Я понимаю. Я оставляю тебя… на время. Мы продолжим путешествие, и по дороге я подумаю, что тут можно сделать.

Да что тут можно придумать? подумал Грэм. Власть Марьяны как гильдмастера велика, но все же не бесконечна. Да и выбор небогат — или привести приговор в исполнение и получить благословение Фекса, или навлечь на себя его гнев, нарушив его волю. Или, точнее, волю его священнослужителей.

— Марьяна, — тихо проговорил Грэм, вдруг спохватившись. Гордость гордостью, но и спина тоже не железная. — У меня к тебе одна просьба.

— Слушаю.

— Прикажи своим людям привязать меня по-другому. Я не лошадь, и не могу спать ни стоя, ни сидя.

— Конечно! Извини, но я не подумала…

Буквально через четверть часа двое подошедших мужчин перевязали его путы так, чтобы он мог лечь. Лечь, правда, крестом; кроме того, теперь он не мог встать, но все же так было намного легче. Грэм внимательно следил за подручными Марьяны, но не смог угадать момент, в который они оплошали бы и дали ему хотя бы мизерную возможность освободиться. Парни были настороже и действовали очень аккуратно. Впрочем, даже поймай Грэм нужный момент, он все равно не воспользовался бы им. Освободись он, и Мэнни останется с Марьяной. Грэм не был уверен, что ему удастся увести с собой и мальчишку.

Путешествие в Медею продолжалось в таком же спешном темпе. Днем ехали почти без остановок, что доводило по-прежнему связанного Грэма до бессильного бешенства. С каждым днем ему все труднее становилось усидеть в седле со связанными руками, а петля, накинутая на него, успела натереть кровавую полосу под рубахой. Ночью останавливались в стороне от дороги. Мэнни к Грэму больше не подпускали, Марьяна тоже не приближалась к нему, так что у него было очень много времени для размышлений. Постепенно он утверждался в мысли, что предстоящая казнь его не слишком огорчает, все равно в этом мире делать ему больше уже нечего. Только вот тянуть до Танела казалось ему бессмысленным. Он согласился бы покончить с проблемой прямо сейчас. Конечно, чтобы Мэнни не видел этого.

К сожалению или к счастью, его мнение никто не разделял. Видимо, в храме Фекса предпочитали прилюдные казни. Грэм не был уверен, потому что за все годы его членства в гильдии ему ни разу не пришлось присутствовать ни на одной из них. Может быть, потому, что он никогда не сидел на одном месте подолгу.

Несколько раз он подумывал и о побеге. Смиренность смиренностью, но и то, что его тащат на веревке, ему не нравилось. Мягко говоря. Еще бы связали и по ногам тоже и перекинули через седло, как тюк с сеном. Но он понимал, что бежать ему не удастся, слишком удачного заложника выбрала себе Марьяна, осознанно или нет. Мэнни не был сыном Грэму, но кто мог сказать, любил бы Грэм своего сына так, как полюбил этого мальчишку, напоминавшего ему одновременно и сестру и друга? Он не мог ни расстаться с Мэнни, ни, тем более, спровоцировать сумеречных братьев на какой-нибудь неблаговидный поступок в отношении мальчишки.

Между тем, присмотр за Мэнни усилился: чтобы он, случаем, не ускользнул к «отцу», с ним рядом постоянно был кто-нибудь из парней, а то и сама Марьяна, которая частенько подзывала его к себе и заводила разговоры. Грэм, ехавший чаще всего в самом хвосте процессии, не слышал их, видел только, как то и дело мальчишка оглядывается на него, и глаза у него — встревоженные, потемневшие и распахнутые на пол-лица. При виде этих глаз сердце у Грэма неожиданно болезненно сжималось, и он с остервенением думал, что если Марьяна заставит мальчишку смотреть на казнь, то перед тем, как убить себя, он попытается добраться до нее.

А там — будь что будет.

Прошло пять дней, за которые Грэм устал так, как не уставал никогда в жизни. С рассвета до заката — в седле, связанные руки затекали к вечеру так, что он переставал их чувствовать, опухшие от веревок запястья саднили, спину ломило, не говоря уже о самочувствии той части тела, что находилась ниже спины. Он старался не подавать виду, но по вечерам валился на землю мешком, думая только о том, как принять горизонтальное положение. Сменявшие друг друга каждый вечер охранники приметили это и потому не слишком злобствовали, хотя исправно проверяли крепость веревок и узлов.

Когда до Танела, по прикидкам Грэма, оставался один дневной переход, Марьяна снова почтила его своим визитом. Она, как и в прошлый раз, прогнала стража, не слушая его возражений, и присела рядом с Грэмом, поставив на траву у своих ног горящий фонарь. Он, хотя и спал — или, точнее, дремал, — проснулся, заслышав шелест ее одежд. Но виду не подал, лежал неподвижно, лишь чуть приоткрыл глаза, наблюдая за Марьяной сквозь ресницы. Ночь выдалась темной, даже Грэм не различал предметы на расстоянии далее десяти шагов. Свет фонаря откидывал на лицо Марьяна причудливые тени; а поскольку Грэму приходилось смотреть на нее снизу вверх, лицо ее, освещенное подобным образом, казалось ему вовсе не человеческим. Более всего оно походило сейчас на необычную, нарочито искаженную, бронзовую маску.

Марьяна молчала, стиснув на коленях руки — холеные, надо сказать, руки; судя по всему, не утруждала себя госпожа гильдмастер работой. Грэм тоже не стремился начинать разговор и вообще показывать вид, что знает о ее присутствии.

Ему показалось, что Марьяна рассматривает его как-то слишком уж пристально; вот вдруг протянула руку, словно хотела коснуться, да почему-то не решилась. Потом он все же почувствовал легкие пальцы на своем лице — она убирала упавшую на лоб белую прядь. Так ласково и заботливо, как могла бы делать любящая мать, склоняясь над спящим ребенком.

Только без нежностей, подумал Грэм и открыл глаза. Марьяна, встретившись с ним взглядом, отпрянула.

— Ты не спишь?

— Спал, — отозвался он. — Теперь уже нет, как видишь.

— Завтра мы будем в Танеле, — шепнула Марьяна. — И через несколько дней ты должен будешь умереть.

Спасибо за приятную весть, подумал Грэм, а вслух сказал:

— Ну наконец-то. Я уже устал ждать.

— Не говори так! Я знаю, как тебе избежать смерти.

— Ты хочешь устроить свой суд и изменить приговор? — с сомнением спросил Грэм. — Думаю, братья не одобрят твоего решения. Как бы тебе самой не попасть под горячую руку.

— Нет, нет! Казнь состоится. Но она будет… ненастоящей. А тебе я помогу скрыться, ускользнуть из Танела и из Медеи… боюсь, правда, тебе придется бежать с материка…