Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

— Тогда не случилось… ничего необычного? — задалась вопросом. — Может, вы, тем временем, сами решили поиграть с Камнем?

— Нет, мы не были должно подготовлены. Обычная церемония, подобно сотням других прежде, свершившихся со дня нашего заключения, — вздохнул Сиех. — Ну, так мне передавали, я ведь, как знаешь, отсутствовал тогда. Да и не я один — допущен был лишь Ньяхдох. Без него они не обходились ни разу.

Я сдвинула брови.

— С чего бы именно он?

— В церемонии участвует Итемпас, — сказала Закхарн. Покуда, уставясь, раззинув рот на воительницу, я пыталась собрать в кучку мозги, проникнувшись мыслью, что Небесный Отец — здесь, прямо здесь, пребывает здесь… Закхарн продолжала: — Он являет себя одному лишь новоиспечённому Властителю Арамери лично. Себя и свои поздравления. А после предлагает Ньяхдоху свободу от уз, с одним лишь условием — вверить свою службу в руки Итемпаса. До сей поры, Нахья неизменно отвергал предложение, но Итемпасу доподлинно мзвестно, что в природе того измена… изменение; однажды он способен и передумать. И Итемпас не устаёт вопрошать.

Я тряхнула головой, пытаясь избавиться от объявшего меня благоговения… мучительного, затяжного, тщательного привитого чувства — меня обучали должным образом, втемяшив сие почтение в самую душу. Небесный Отче — и церемония правопреемства. Каждую церемонию. Каждого преемника. Каждое право. Он не пропустит и эту — лицезреет и мою… смерть. И более того, одарит её своим щедрым благослованием.

Чудовища. И это ЕМУ я поклонялась?.. ЕГО почитала всю свою недолгую жизнь?

В бесплодной попытке отвлечься от обуряющих, заставляющих голову идти ходуном, бурлящих мыслей, я ущипнула себя за кончик носа.

— Итак, кто же был последней из жертвенных овец? Один из тех несчастных родичей, волоком вовлечённых в наш фамильный кошмар?

— Нет-нет, — затараторил Сиех. Он встал, ещё раз потягиваясь что есть силы, согнулся вдвое и первернулся на голову, стоя на руках, опасно шатаясь из стороны в сторону. Пропыхтел в перерывах меж тяжело отдающимися вдохами-выдохами. — Роду Арамери надлежит… быть готовым убить… каждую живую душу… в этом дворце… если только то… будет… требованием Итемпаса. В доказательство своей… готовности… как водится… предполагаемый преемник… должен… принести в жертву… кого-то… близкого.

Я вдумалась как следует: близкого…

— Следовательно, я была избрана, ибо ни у Скаймины, ни у Релада не нашлось никого поближе? — За исключением друг друга.

Пошатнувшись чересчур сильно, Сиех кувыркнулся на пол, перевернулся колесом и сразу же вскочил на ноги — как ни в чём ни бывало принявшись пристально изучать собственные ногти.

— Ну, полагаю, так оно и есть. По правде говоря, никто не в курсе, отчего Декарта избрал именно тебя. Но его личной жертвой была Игрет.

Отголосок знакомого имени подстегнул память; хотя соотнести непосредственно с лицом владельца удалось не сразу.

— Игрет?

Сиех удивлённо воззрился на меня.

— Его жена. Твоя бабушка по материнской линии. Разве Киннет не говорила тебе?

22. Яр(ост)ь, как она есть

Ты всё ещё зла на меня?

Нет.

Пугающая быстрота…

Бессмысленно, как всякая ярость. Бесцельно, как всякий гнев.

Нет. Вовсе нет. Позволь воспротивиться. В должных обстоятельствах и ярость послужит могущественной порукой. Позволь поведать в подтверждение одну… историю. Жила-была некогда маленькая девочка, девочка, чей отец убил собственную жену. Её мать.

Кошмарное, отвратительное зверство.

Да, тебе известен сей сорт измены… более того, предательства. О ту пору девочка была совсем мала, невинна и наивна. Быть может, ей нашептали, что мать покинула её, оставив семью. Быть может, она просто потерялась; в их мире подобные исчезновения — не редкость. Но у маленькой девочки был острый, искусный ум — и любящее сердце. А матушку свою она любила боле самой жизни. Чего проще — притвориться, что веришь лжи; а на деле — преданно выжидать и выжидать. Своего часа. Верного часа.

И когда она распрощалась с невинностью, обретя с годами и умудрённый расчёт, — то начала допытываться, выспрашивать — но ни у отца, ни у кого другого, из тех, кто предъявлял право ухаживать за ней. Было бы глупостью доверяться им. Нет. Она дознавалась у рабов, в чьих сердцах и так уже тлела ненависть к своей хозяйке. Она выведывала ответы у юного наивного скриптора, павшего к её ногам, — и не было легче дела, чем вертеть за ниточки влюблённым простофилей, легче, проще и блистательней. Она выпытывала знание и у древнейшего врага — еретиков, коих травила её семья, поколение за поколением. И она, по клочкам, воссоздала правду, сведя выуженное одно к одному; ибо ни у кого из её понятых не было резонов лгать. И заледенела и сердцем и разумом, и окрепла и дущою и телом, предав себя одной лишь воле — и жажде возмездия. Мести… ибо так должно поступать дщерям убиенных матерей.

Ах, как же, как же… понимаю. Однако, желаю узнать, оставалось ли в её окаменелом сердце место и для отца?

И я, мне тоже хотелось бы это знать. Разумеется, поначалу она росла не без этого; дети не могут ни испытывать нежных чувств. Но что потом? Легко ли любви прорасти ненавистью, всецело изойти на рознь? Или та где-то глубоко внутри истекала слезами, даже восставая супротив Его? Мне не дано предугадать… Но лишь одно доподлинно известно: её рука привела в движение весь механизм, изъяла первый камень, спустив лавину случайностей, сотрясших мир; даже за смертным порогом взяв воздаяние за месть не только с собственного отца, но и со всего человечества. Ибо, в конечном счёте, все мы повинны в причастии к…

Вы все? Не чересчур ли чрезмерное обвинение?

Да. Так и есть. Но надеюсь, она обретёт всё, чего вожделела.

Итак, такова была суть правопреемства Арамери: преемник избирался главой семьи. Будь она единственным претендентом, долгом было бы уверить того, чей образ нежно леяла в сердце, добровольно пасть жертвой в её честь, воспользовавшись силами Камня и передав изначальный сигил, впечатав в лоб. Будь претендентов более одного, и они состязались бы за право принудить поименованного жертвой избрать одного из них. Матушка была единственным наследником; не отрекись она в своё время, кто бы пал, подневольный, от её руки? Может статься, что она обрабатывала Вирейна по цельному вороху причин. Может, намеревалась улестить Декарта, чтобы тот сам отдал жизнь жизнь в обмен на её. А может, оттого она никогда боле и не возвращалась обратно — после свадьбы. После моего рождения.