Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Вирейн отвернулся.

— Что ж, вот и всё. Вы же столь жаждали знать причины, по которым я предложил вам свою руку в качестве сопровождающего. Так знайте теперь: вы — не единственная, кто скорбит, оплакивая Киннет. — Он зашёлся глубоким вздохом. — Дайте знать, если измените свой выбор. — Отвесив короткий поклон, скриптор направился к двери.

— Постойте, — вмешалась я, и он замер на полушаге. — Я уже говорила прежде: матушка ничего не совершала без причины. Так почему она отдалась вам?

— Откуда мне знать?

— Но уж задуматься вам ничто не мешало?

Секунду он словно что-то напряжённо переваривал в раздумьях, потом покачал головой. Ещё одна усмешка, на сей раз безнадёжно усталая.

— Думал и думаю лишь одно — что не желаю допытываться до истины. И вам не советую.

Он вышёл, хлопнув дверью; и я ещё долго таращилась на запертую дверь.

А после отправилась на поиски допытываемых ответов.

Первым делом я вернулась в матушкину комнату и извлекла спрятанный за изголовье кровати ларец с письмами. Развернулась, держа в руках ящичек, и столкнулась глаза в глаза с портретом. Взыскательный взгляд смерил меня в упор. Незнакомка, которую я совсем не знала. Неведомая мне бабка. Мать моей матери.

— Прости, — пробормотала невнятной скороговоркой и покинула комнату вновь.

Найти должный коридор не составило особого труда. Я просто бродила туда-сюда, покуда обострившееся чутьё не подсказало «вот оно!»; дружелюбный отголосок хорошо известной мне силы витал поблизости, — секунда, и по коже побежали знакомые мурашки. Повинуясь инстинкту, я двинулась вперёд, держась, как за путеводную нить, этого отзвука, пока не уткнулась в некую невзрачного вида стену; наконец-то, нашлась подходящая точка.

Наречие богов не предназначено для смертного языка, но раз во мне была заточена душа богини… От дурной овцы хоть шерсти клок, как говорится.

— Atadie… — прошептала еле слышно, и камень отверзся.

Мне пришлось пробираться аж двумя мёртвыми кавернами, прежде чем наткнуться на сиехову модель планетария. Стоило стене за спиной сойтись прежней твердью, я недоумённо огляделась по сторонам, с удивлением отмечая, сколько резко изменился здешний пейзаж в сравнение с прошлым моим визитом. Теперь здесь царило странное запустенье. Десятка три, или около того, разноцветных сфер небрежно валялись, недвижимые, по всему полу; часть испещряли трещины, часть ощеривалась неровными сколами. Тех, что худо-бедно дрейфовали прежним курсом, можно было пересчитать по пальцам. Однако жёлтого шара нигде видно не было.

Зато среди сфер виднелся Сиех, притуленный на слегка скрученном в виде спирали выросте дворцовой плоти, и Закхарн, присевшая рядом с ним. Сиех выглядел моложе себя самого, бывшего на арене, но куда как взрослее привычного мне мальчугана: длинноногий, худой и долговязый, уже не подросток, но ещё и не юноша. Удивительно, но Закхарн даже сняла убрус, обычно полностью скрывающий голову, — кольца волос обрамляли ту шапочкой тугих, вьющихся завитков. Почти как у меня, не считая странного цвета. Белоснежные у корней и отдающие в голубизну на кончиках.

Оба они разом оборотились ко мне. Подойдя, я опустилась на корточки, ставя ларец подле себя.

— Тебе уже лучше? — спросила Сиеха.

Тот попытался было с трудом сесть, но каждый раз беспомощно валился назад, силы всё ещё не вернулись к нему. Рефлекторно я дёрнулась поддержать его, однако Закхарн опередила меня, обхватив подростка за спину своей громадной ручищей.

— Великолепно, Йин, — просипел Сиех. — Ты ведь сама справилась, да? Смогла раздвинуть камень? Я поражён до глубины души.

— Я могу хоть что-то сделать для тебя? — прошептала вопросительно. — Только скажи, что?

— Поиграй со мной.

— Игра… — Я подавилась словами, стоило Закхарн ожечь неодобрительно суровым взглядом. На секунду погрузившись в задумчивость, тряхнула головой и вытянула вперёд руки ладонями вверх. — Давай, прижми свои к моим.

Он подчинился, не раздумывая. Его ладони были крупнее, но тряслись крупной старческой дрожью. Очередная превратность… неправильность. И это уже перебор. Но нахальный мальчишка вдруг широко, хоть и слабо ухмыльнулся.

— Что, вздумала, что окажешься быстрее меня?

Звонкий шлепок, и очко осталось за мной. Клянусь, я успела бы продекламировать парочку стихов, пока Сиех заторможенно шевелил пальцами.

— Без сомненья, так оно и есть.

— Новичкам везёт — удача любит зачинателей игры. Посмотрим, кому она улыбнётся на сей раз. — Я повторила хлопок. И едва не промазала — теперь Сиех двигался гораздо шустрей, чем прежде. — Хех! Как там говорится… бог троицу любит. — Удар — мимо, и я остаюсь в дураках.

Ошарашенной мне только что и оставалось, так недоумённо хлопать глазами. Сиех широко ухмылялся, заметно помолодев. Год, или что-то около.

— Ну вот, видишь? Всё, как я и предсказывал: ты медлительна как черепаха.

Я безудержно расплылась в понимающей улыбке.

— Ну, раз так, может, тогда сыграем в салки? А?

Стояла глухая полночь. Тело настойчиво требовало отойти ко сну, а не предаваться играм; и оттого нарочно не поддавалось воле, вялое и неповоротливое. Последнее и сыграло на руку Сиеху, — особенно когда тот настолько вопрял духом, что хорошенько заработал не только головой, но и ногами. Он носился за мной по всей зале, сияя от удовольствия, как кот за мышью; и, надо сказать, из меня вышла изрядно туфтовая мишень. Догонялки пошли ему на пользу, и весьма заметно; а я была только «за!», покуда он сам наконец не сдался, взмолившись о передышке, — и мы оба, тяжело дыша, запыхавшись, не плюхнулись вповалку на пол. Тонкокостный, изящно-хрупкий, миловидный мальчишка лет девяти-десяти… и облик этот, привычный… обычный облик согревал душу. Более не было нужды задаваться вопросом, отчего он лёг мне на сердце, этот юный бог шуток и проказ.

— Ну и здорово же повеселились, — наконец промычал Сиех. Потянувшись, он сел на колени и поманил к себе мёртвые сферы. Те подкатились ему под ноги; и юный бог, ласково поглаживая разноцветные шарики, заставил их взлететь в воздух — каждый, прежде чем отплыть на место, кувырком соображал сальто. — Так что там, в ящике?

Я коротко глянула на Закхарн, препочевшую не ввязываться в нашу игру. (Подозреваю, что детские забавы плохо вяжутся с истинным духом борьбы.) Разок она легко кивнула мне; и, кто бы мог подумать, уже одобрительно. Раскраневшись и вспыхнув, я отворотилась прочь.

— Письма, — ответила, машинально опустив руку на крышку ларца. — Они… — И запнулась, мучимая безотчётными сомнениями, смолчать или нет. — Отцовы к матушке, и кое-какие её, так и не отправленные наброски. Думаю… — Сглотнула ставший во внезапно пересохшем горле комок. Глаза нестерпимо зажалило. Разве тоске и горю должно иметь причину?