Макс Фрай - Я иду искать

— Думаешь, я захочу тебе помогать? — удивился Иллайуни. — Брошу свои дела, чтобы заняться твоими? Плохо же ты разбираешься в людях, если питаешь такие иллюзии на мой счёт.

— В людях я вообще не разбираюсь, факт. Тем не менее, ты уже помогаешь: отвлекаешь меня от этой грешной проблемы. Самим удивительным фактом своего существования. Извини, что говорю так откровенно, просто мне показалось, с тобой глупо хитрить: мы все у тебя как на ладони.

— Как на ладони, да, — задумчиво согласился он. — Но только громкость, ритм и направление полёта. Я не читаю твои мысли. И вообще ничьи. Большое облегчение! Не хотел бы я ещё и это уметь. Я бы вообще с радостью знал о людях меньше, чем приходится. Гораздо приятней иметь дело с собственными иллюзиями, чем с затейливыми результатами безответственной игры природы. Хотя бывают приятные исключения: те, кого я бы не выдумал, даже если бы захотел.

— Это правда, — подтвердил я. — Самые драгоценные люди — те, кого я не сумел бы выдумать, дав волю воображению. Впрочем, мне на таких везёт.

— Тебе вообще везёт, — заметил Иллайуни. — Только потому и жив до сих пор. Знаю я вас, таких звонких. Все бесприютные смерти этого Мира слетаются к вам, как вайны на звон корабельных колоколов, знают, что будет еда.

— Кто такие вайны?

— Птицы. Просто морские птицы. Крупные, с зеленовато-белыми перьями и чёрными крыльями. Неужели ты никогда их не видел? Они встречаются на всех побережьях, кроме, разве что, арварохского: там им не выжить. В Арварохе вайны не охотники, а еда. Но ты-то явно не из тех краёв.

— Не из тех, конечно. Просто живу вдалеке от моря. Так уж нелепо получилось, что Ехо построили не на морском берегу.

— Оно и к лучшему, — заметил Иллайуни. — Такому большому городу с живым сердцем и непростым характером следует стоять подальше от моря. А не то море заразится его волнением, станет трижды в день выходить из берегов, и городу быстро придёт конец. Всё равно что человеку вроде тебя взять в любовники кого-нибудь из моих сородичей. Очень красиво — первые два-три дня. А потом можно начинать делать ставки, кто кого раньше прикончит. И каким способом.

— Надо же. Никогда не смотрел с этой точки зрения на приморские города. Получается, им лучше быть небольшими и тихими?

— Да нет, почему же. Можно и крупными, и шумными. Но тогда пусть будут торговыми. Роскошными и неухоженными, с плохо продуманной архитектурой, не сливающейся в единый гармоничный ансамбль. Богатыми и одновременно нищими, исполненными великолепия и вечно голодных ртов: море не очаровывается суетой вокруг сундуков с драгоценностями и суповых котлов. И не беспокоится сверх меры. Ты был в Капутте?

Я кивнул.

— Идеальный крупный приморский город. Всем пример.

— Да, понимаю, — согласился я, вспомнив великолепную, но местами нелепую, очень шумную и суетную Капутту, главный порт Куманского Халифата, где мы с сэром Кофой когда-то провели несколько дней в ожидании каравана в Кумон. — Наш Гажин тоже примерно такой.

— Тебе виднее, — согласился Иллайуни. — В ваших краях я не бывал. Не испытываю желания покидать Уандук.

— Неужели неинтересно? — удивился я.

— Очень интересно. Но у всего своя цена. И у путешествий тоже. Я её платить не готов. В чужих краях люди звучат в таких причудливых ритмах, что чокнуться недолго. К нашим-то я уже более-менее притерпелся. Полдня могу провести в центре любого уандукского города — да хоть на рынке! — без особого вреда для себя. А когда привёз к себе в дом твоих земляков — всего четверых! — поначалу чуть не рехнулся рядом с ними. Одна девочка была хороша, очень мелодично звучала, такие даже среди моих сородичей редкость, из-за неё я всё и затеял. Но остальные трое — сущий кошмар! Я его выдержал только потому, что не люблю менять свои планы: если уж пообещал приютить, пока сами не запросятся домой, значит так тому и быть. Решил взять их измором и учил немилосердно, как учил бы своих детей: без скидок на молодость, слабость и страх. Удивительно, но это пошло им на пользу, особенно мальчишкам. Менке всё равно, каким быть, он никогда за себя не держался, и с каждым днём становился всё больше похож на меня самого. Я, конечно, имею в виду, внутренний ритм, но это основа основ, вслед за ритмом неизбежно меняются тело, ум и сознание, дай только срок. Прежде я думал, так только в старинных легендах бывает — чтобы ученик превратился в собственного учителя, а с ним именно это и происходит, прямо сейчас, день за днём, у меня на глазах. А ведь не родич мне, вообще ни капли кейифайской крови; у нас считается, будто это имеет решающее значение, а на самом деле, оказывается, нет. И тысячи лет не пройдёт, как этот мальчик будет способен на всё, что могу я сам. А возможно, на большее, время покажет. Теоретически, при должном подходе, развитие — непрерывный процесс.

Надо сказать, это небрежное «и тысячи лет не пройдёт» впечатлило меня куда больше, чем всё остальное, что он сказал. Всё-таки очень трудно привыкнуть к лёгкости, с какой в этом Мире жонглируют четырёхзначными числами, причём не только бессмертные кейифайи из далёкого Уандука. Далеко не только они.

— Со вторым мальчиком получилось ещё интересней, — сказал Иллайуни. И снова постарел — не то чтобы придать значительности своим словам, не то просто так, по причине врождённой зыбкости.

Я насторожился, потому что его «второй мальчик» теперь жил не где-нибудь, а у нас, в Ехо. И, между прочим, влип в крайне неприятную историю… Так, стоп. Об этом мы договорились ещё хотя бы два часа не думать. Впрочем, уже наверное полтора.

Сделав глоток жёлтого вина, я почувствовал, что его кисло-сладкий вкус стал гораздо ярче. Это непорядок. Сейчас Иллайуни, чего доброго, откажется со мной болтать. Скажет: ты начал слишком громко дребезжать и лязгать, давай, дуй отсюда, пока я цел.

Но он не стал придираться. А принялся рассказывать дальше:

— Карвен с трудом усваивал то, чему я его учил, хотя был чрезвычайно заинтересован в предмете. Я не раз советовал ему плюнуть на знахарство: эта профессия подходит далеко не всем. Но мальчишка упёрся: жизнь и смерть это самое главное, хочу всё о них узнать! Не то чтобы упрямство привело его к успеху, а всё-таки наши занятия оказались довольно полезны: развили другие его способности. Уезжая отсюда, он умел делать вещи, которым лично я его не учил. Но удивляться тут особо нечему. Чего только порой не нахватаешься у потусторонних видений, правда, сэр Макс?

И подмигнул лукаво. Дескать, кто-то, а уж ты поймёшь.

— Вот как, — растеряно откликнулся я. — И что же это за умения?

— Да я особо не вникал, — отмахнулся Иллайуни. — Нельзя быть сведущим абсолютно во всём, и я не исключение. Скажем, в магии, которая даёт силу таким, как ты, вообще ничего не смыслю. И, положа руку на сердце, совсем не уверен, что хотел бы. Поэтому вряд ли могу удовлетворить твоё любопытство. Знаю только, что почти всякий раз, оказавшись в рабочем пространстве глубокого сновидения, он вместо того, чтобы заниматься работой, исчезал по каким-то своим делам. Впрочем, исправно просыпался в положенный срок и рассказывал о каких-то удивительных местах, которые, судя по описанию, вряд ли находятся в этом Мире. Я не бранил его за отлучки: свою природу не обманешь, по крайней мере, не на такой глубине. Время покажет, к чему придёт этот мальчик — если конечно, у него будет время. Иногда я досадую, что поспешил открыть его Врата. Мне было интересно узнать, что из этого выйдет; к тому же, здесь, рядом со мной, Карвен находился в безопасности. Но сможет ли он уцелеть в ваших краях, где всё исполнено силы, превосходящей насущную необходимость в ней? В этом я не уверен. Впрочем, что сделано, то сделано. Следующий ход не за мной.