Дихотомия - Игорь Шамин
— Вот что бывает с теми, кто недооценивает врага. Браво! — раздались аплодисменты Командора Тьмы. — А теперь, — замер он, напрягая на руке мускулы. — Разберитесь с ним так, как положено воинам! Кого не добьёт этот юноша — сам добью. Я не потерплю слабаков в отряде!
— Так точно, Командор! — раздался хор голосов, эхом, сотрясавшим тюремные своды.
ПОЗДРАВЛЯЮ. ТВОИ ШАНСЫ ВЫЖИТЬ УВЕЛИЧИЛИСЬ НА ДЕСЯТЫЕ ДОЛИ ПРОЦЕНТА.
— Заткнись и дай мне силу. Меня уже тошнит от никчёмной болтовни.
КАК СКАЖЕШЬ. ТЫ САМ ЭТОГО ЗАХОТЕЛ.
Во рту вмиг пересохло. Внутри засвербело с такой силой, что я готов был вскрыть собственную грудь, лишь бы унять нараставшее жжение. Лёгкие сдавливало чудовищной мощью.
Я задыхался, исходя хрипом.
— Что с ним?!
— Что происходит?
— Куда делся свет?! Кто-нибудь, зажгите свечу! А-а-а-а!
Хруст следовал за треском, обрывая истошный вопль. Темнота обрела аромат крови и непроизвольного мочеиспускания. Запахло животным страхом. На этот раз никто не смеялся.
Глава тридцатая, в которой остаётся лишь цель
Коридор тюрьмы петлял, то и дело загоняя их в тупик. Приходилось постоянно возвращаться, меняя маршрут. Уставшие, они еле передвигали ногами, и только необходимость двигаться поднимала с холодного пола во время коротких привалов.
— Тупик! — от досады взвыл Солод, находящийся на грани нервного срыва. — Мне эта тюрьма уже в печёнках сидит! Выпить бы чего-нибудь… Прохладненького… Хмельного…
Тут же прилетел мощный подзатылок.
— Тебе сейчас не о выпивке надо думать, брат! Как только спрячем людей в надёжном месте — вернёмся к Аделаиде. Нельзя оставлять её наверху одну, а мы здесь уже второй час петляем! Соберись.
Хмель смахнул со лба пот, оглядев всех, кого взялся сопровождать. Истощённые люди взволнованно смотрели вокруг. Чудом сбежавшие, они, как ни странно, искали пристанища в катакомбах, куда ни один из них не стремился попасть. Однако сейчас было не до предпочтений. Люди просто хотели выжить.
— Внимание! — пробасил Хмель. — Устроим небольшой привал на десять минут! Двинемся дальше, как я отыщу подходящий путь.
Солод поднялся с пола, вняв призыву брата, словно личному приглашению.
— Ты остаёшься, — осадил Хмель. — Приглядишь за остальными. К тому же будет быстрее, если я пойду один. И даже не вздумай мне перечить! На это нет времени…
Солод помялся на месте, но спорить не стал. Он хорошо знал, что это бесполезно. Уж если его брат так решил, то его уже не переубедишь.
— Будь осторожен, — сказал Солод добавляя. — Иначе сделаю из нашей харчевни публичный дом. Светом клянусь, сделаю!
Хмель замахнулся для нового подзатыльника, но вместо удара похлопал брата по плечу.
— Даже не мечтай! Я не позволю превратить наш дом в постель ни за какие барыши!
Его тяжёлые шаги потонули в темноте коридора и слабом отблеске свечи. Осторожно ступая вперёд, Хмель изучал тюремные камеры, держа перед собой сальный огарок. Десятки метров остались позади. Свернув вправо, Хмель недовольно хмыкнул, отмечая, что воздуха становится меньше. Хмель успел запыхаться, прежде чем наткнулся на диковинную камеру, отличавшуюся от других каземат. Просторная, она вмещала в себя не только одинокую кровать, но и операционный стол, с цепями у изголовья. Невольно вздрогнув, Хмель с опаской огляделся, но, не встретив ни единой живой души, осторожно переступил через порог.
Тут его глаза широко раскрылись. На кровати в дальнем углу он заметил силуэт женщины. По фигуре та, несомненно, принадлежала к прекрасному полу, но вот её положение на кровати… Его нельзя было назвать естественным: сдвинутая набок голова, скрещённые на груди руки, свесившиеся ступни ног, на которых не удержалась бы ни одна обувь. Хмель в ужасе застыл, разрываясь между желанием сбежать и параличом. Пошатываясь, он подкрался ближе, заглянул в черноту угасших глаз и чуть было не вскрикнул.
Нет, дело не в том, насколько изуродованной она оказалась. Точнее, не только в этом.
Хмель узнал девушку. И тотчас вспомнил историю, несколько недель назад показавшуюся ему глупой выдумкой о парне, чьи волосы в моменте перекрасились в чёрный, а сам он был испачкан в крови. Тогда Хмель по доброте душевной, а значит, совершенно бесплатно, угостил испуганную девушку крепким стаканом эля, посоветовав обратиться к городской Страже. С того момента они не виделись, и он даже успел забыть о ней. Точнее, до этого момента.
Чей-то болезненный стон донёсся из дальнего каземата. Хмель нащупал висевший на поясе топор, подобранный у мёртвого воина. Значит, туда дорога им заказана. Достаточно с них сюрпризов. Неизвестно, кто или что скрывается за этим стоном в недрах тюрьмы…
Стиснув топор крепче, Хмель замер. Огонь слабо дёрнулся. Болезненный стон раздался повторно, но на этот раз отчётливее. Человек (а Хмель очень хотел верить, что это именно человек), явно нуждался в помощи, и едва ли представлял собой опасность. Стараясь не впутываться в новые неприятности, он лучше многих понимал, что нужно двигаться дальше, выбросив прочие мысли из головы, но продолжал стоять между коридором, ведущим обратно, и темнотой впереди.
Темнота вновь подала голос.
Хмель выдохнул, поигрывая топором и привыкая к его габаритам. Не тяжелее, чем тесак для рубки сушёного мяса! Хмель улыбнулся, отмечая, что допусти Солод такую авантюру, как тот непременно бы получил смачный подзатыльник. А что касается самого Хмеля, то, как говорится, что дозволено льву, не дозволено ослу…
***
Мне ещё никогда не было так плохо, и вместе с тем, так хорошо, как во власти огромной стихии. Казалось, что она вырвется из меня, прихватив с собой и сердце, и печень, а потому нужно дать выход всей необузданной мощи. А давая выход, я получал облегчение, которое не сравнить ни с одним удовольствием в мире. Это как прийти к цирюльнику, с просьбой вырвать болезненный зуб. Спустя неделю мучений, бессонных ночей, стонов и слёз, резким движением щипцов он выдирал источник страданий, даруя куда больше, чем
