Денис Луженский - Сны чужие

- Самрид, Эки. Льеко нра кольд вирра…

Странно, но и речь птицечеловека кажется тебе знакомой. Еще немного и ты, наверное, сможешь ее понять… Ну, вот сейчас… Сейчас…

- Самр-рид. Мье вирра кальп… Самр-руби… Затем парируй и снова руби, так, как я показывал. Не пытайся уйти от чужого меча - отклони его в сторону, пропусти вдоль наруча и продолжи свое движение так, чтобы твой клинок вошел противнику между глаз… Да что с тобой, Эки-Ра? Ты сегодня двигаешься так, будто тебя с головой опустили под воду!

- Прости, Кьес, - слова вырываются сами собой, независимо от воли и желания, - я сам не знаю, что происходит. Какое-то странное чувство внутри…

Ты вдруг буквально проваливается в пропасть самопроизвольно вспыхивающих эмоций… Недоумение… Раздражение… Гнев… На миг из стремительно гаснущей памяти всплывает нелепый вопрос: "Кто я?" И тут же исчезает, смятенный возмущенным сознанием… чужим сознанием… своим сознанием… своим…

- Чувства воина - как пальцы рук, - в голосе птицеголового Кьес-Ко прорезываются поучительные нотки, смешанные с легким раздражением, - они помогают ему либо победить, либо быстро умереть. Воин, которого не слушаются руки - проигрывает бой. Воин, которого не слушаются чувства - умирает, не начав боя.

- Я понял, Кьес.

- Тогда продолжим.

Нолк-лан отступает на шаг назад и наносит резкий колющий удар ему в грудь, потом рубит слева, парирует, снова бьет… Твое тело живет своей самостоятельной жизнью, легко перемещаясь по хорошо утоптанной площадке тренировочного круга, отбивая удары, отступая, срываясь в стремительных, почти инстинктивных атаках…

- Р-руби!… - клокочет воздух в глотке Кьес-Ко. - О-отбе-эй!… Хор-рошо-о!…

Сон был слишком ярким и реальным, чтобы не придать ему значения. И ведь это было только начало… Сны начали приходить к нему каждые две-три ночи. Олег жил в них чужой, странной, полуреальной жизнью. Жизнью Эки-Ра, молодого фэйюра, наследника хорла Северного Арка, государства, в котором жизнь нечеловеческих существ удивительным образом подчинялась законам давно канувшего в лету человеческого средневековья. Проснувшись, он каждый раз долго приходил в себя, отвыкая от чужого тела и забывая чужие мысли, чувства, воспоминания…

Первой настоящей реакцией был страх… Страх перед наступающим безумием. Страх перед чем-то, что неожиданно прочно входило в его жизнь, занимая мысли, завораживая, заставляя обдумывать происходящее и вспоминать увиденное. Страх перед неизвестным.

Потом привык и страх отступил назад, уступая место сильно развитому природному любопытству, а позже и вовсе исчез. Сны стали для Олега потребностью, выходом из беспросветной серости жизни, трещиной в окружающей его скорлупе одиночества.

А спустя почти пять месяцев после похорон матери, неожиданно появился давно, казалось бы, забытый Башкирцев…

Глава вторая

Он понял, что в квартире кто-то есть, едва открыв входную дверь. В прихожей на коврике для обуви лежала черная спортивная сумка, а вешалка была занята подозрительно знакомым темно-зеленым плащом. Из дальней комнаты доносился шум - какая-то возня, перекрываемая глухими ругательствами.

Олег тихо закрыл дверь, разулся и скользнул взглядом по чужой сумке. Молния на ней оказалась наполовину расстегнута и изнутри выглядывала полированным углом давняя семейная реликвия - старинные часы, подаренные на свадьбу родителям еще прадедушкой Олега. Он несколько секунд стоял и смотрел, не веря своим глазам, потом перешагнул через сумку и двинулся по коридору к спальне, чувствуя, как холодеет под сердцем. Странно, но ни одна паркетина, даже самая расшатанная, не скрипнула под ногой хозяина… впрочем, тогда он просто не обратил на это внимания…

Артем Петрович деловито копался в ящиках трюмо, где мама хранила личные вещи и документы. Видимо, именно последние интересовали незадачливого соискателя - по постели были разбросаны бережно хранимые Евгенией Федоровной письма, телеграммы, счета за квартплату, открытки, старые членские книжки и разная другая бумажная мелочь. Здесь же лежала и вытряхнутая до последней иголки "швейная" коробка. Олег криво улыбнулся своей предусмотрительности.

Он нарочито громко шмыгнул носом и холодно уставился на побледневшее от внезапного испуга лицо обернувшегося Башкирцева.

- Потеряли что-нибудь, Артем Петрович?

- Э-это ты, Олег? - тот попытался напустить на себя строгий вид. - Почему ты не в институте?

Олег молчал, разглядывая нежданного гостя хмурым враждебным взглядом.

- Вот, зашел поговорить с тобой.

- Есть о чем? - не сдержался Олег.

- Есть, - Артем Петрович уже пришел в себя и бодрился. - Пойдем на кухню.

Олег неторопливо прошел вслед за ним к кухне, отметив на ходу, что тот даже не удосужился снять при входе ботинок. Артем Петрович, между тем, по хозяйски полез в холодильник, извлек оттуда початую бутылку водки и достал из посудного шкафа пару стопок.

- Садись, - сказал он, опускаясь на кухонный диван-уголок и разливая прозрачную жидкость по рюмкам. - Помянем мать.

Олег пододвинул себе табурет, сел. К водке он не притронулся.

- Серьезный у меня к тебе разговор есть, парень, - Артем Петрович говорил уже вполне уверенно, видно алкоголь придал ему храбрости. - Жаль мне Женю. Ох, как жаль… Я ведь и сам поломался тогда, да тут разве сравнишь… Знаешь, сколько я в больнице провалялся?

- Знаю, - спокойно сказал Олег.

Уверенность Артема Петровича, кажется, слегка поколебалась. Он, как видно, никак не рассчитывал, что убитый горем сын, к тому же не питавший к нему особой любви, станет после похорон матери звонить в больницу и выяснять, не выписался ли еще из травматологии некто Башкирцев, а если выписался, то когда.

- Дома я отлеживался, - поспешно заявил Артем Петрович, - у сестры.

Его глаза как-то странно блеснули… словно зазвенело что-то в воздухе… Олег внезапно понял все, будто своими собственными ушами слышал разговор, который двое вели про него вчера… Будто все мысли и намерения сидящего напротив человека стали для него подобны открытой книге…

- Знаю, - продолжал, между тем, Артем Петрович, - были у нас размолвки и ссоры, но мы ведь оба мужчины, Олег. Мы понимали друг друга… Ведь так?

- Да, - все так же спокойно сказал Олег, - я понимаю.

- Хорошо. Я знаю, что ты обо мне думаешь, парень. Я все знаю и все понимаю… - Артем Петрович налил себе еще рюмку, выпил ее залпом, поморщился.

- Да, понимаю, - он, кажется, сам хотел убедить себя в своих собственных словах, - и все же… Ты мне не чужой человек, Олег. Я хорошо относился к твоей матери и она хотела бы, чтобы я о тебе позаботился…