Олег Верещагин - Последний воин

В конце концов, это нечестно, мрачно размышлял он, склонившись над бочкой, покачиваясь и кривясь от мерзкого вкуса во рту и боли, катающейся в голове на незнакомой здесь, но от этого не менее шумной тройке с бубенцами. Нигде не сказано, что воин добра и защитник правого дела может так мучиться с похмелья. Нигде не упоминается, что поборник справедливости может столько выжрать винища и заблевать весь двор (он мучительно рыгнул при одном только смутном воспоминании о том, как это было). Эти страдания по опредению — удел слуг зла, и поделом им. Ему-то за что?!

Ох, как же плохо-то.

Ва-аб-ще-е-е…

Ваще. Ульп.

— Уууууу… — печально сказал мальчишка и отвесно сунул голову в бочку. Стало полегче, холод как бы обволок боль коконом. Непрочным, двинешься — и порвётся, поэтому Гарав испытал сильнейшее желание утопиться, чтобы не мучиться снова.

Нет. Он решительно выдернул голову на волю и, приглаживая волосы обеими руками, качаясь и временами длинно вздрагивая всем телом, отправился искать Фередира. Далеко не ушёл — уткнулся лбом в стену через пару шагов, раскорячился, кое-как расшнуровался и стал сливать под стену вчерашнее вино, резко запросившееся наружу — хорошо ещё, там, где положено природой на этот раз. Только потом смог по-настоящему переключиться на поиски. Чёртово средневековье, не всё про него неправда… Ох, Джон Роналд Руэл Толкиен, неужели у хоббитов никогда не было похмелья, а кони роханцев не ср… твою ж мать так! НУ ТВОЮ Ж!!!

Он с отвращением вытер конское дерьмо, в которое смачно влез сапогом, о жухлую серую траву. Хотел на кого-нибудь наорать по этому поводу, но кругом никого не нашлось, и Гарав пошлёпал дальше.

Утро было мерзейшее, и не только от похмелья. Стоял туманище, было сыро и промозгло. Пили, видимо, вчера все или почти все — Гарав пару раз перешагнул через в дупель пьяных соратников, спавших прямо под заборами. Сунулся в корчму — там было то же самое, только трое или четверо ещё сидели за столом и орали похабную песню про сложные и весёлые взаимоотношения орка и волколака.

— Фередир где? — сипло спросил Гарав, но ответа не дождался — его просто не услышали за собственным рёвом.

Снаружи он сорвался с крыльца, поскользнувшись на ступеньках — удержался на ногах только потому, что вцепился в перила. Пробегавший мимо вчерашний кухонный мальчишка хихикнул и ускорил бег. Гарав хотел догнать его и дать пинчища, чтобы уважал феодальный строй, как положено, но передумал и полез на сеновал над конюшней — как по наитию.

Ну конечно. Фередир был там. Лежал в сене голый в обнимку с девчонкой своих лет и взрослой женщиной, «одетыми» примерно так же. И в ус не дул, потому что спал.

— Вставай, алкашня. — Гарав дёрнул его за ногу и, морщась, спустился с лестницы.

Фередир слез с чердака не сразу — сумрачный, растрёпанный, волосы набиты соломой. Наступил в грязь, выругался и спросил, шнуруя куртку:

— Что за жизнь такая!!! Сапоги мои где?

— У шлюх своих спрашивай, — буркнул Гарав, с трудом умащиваясь на нижней перекладине заплота вокруг конюшни. — Бррррр…

— Это не шлюхи, а вполне почтенные селянки… — Фередир поглядел наверх. — Только я не помню, откуда они взялись.

Сверху упали сапоги и послышалось хихиканье. Фередир сел на край яслей и стал обтирать ноги соломой.

Гарав скривился:

— Да помой же, вон бочка.

— Нннне, — Фередир зябко дёрнул плечами и спиной. — Не могу. Хы-хы-хылодно. Пива бы. А? — И с надеждой посмотрел на друга.

Гарав кивнул согласно, но и не подумал двигаться с места. Ему тоже казалось, что кожа обрела какую-то особую — неприятную и болезненную — чувствительность. Кроме того, взгляды коней — они высунули головы наружу — были полны укоризны.

Но, если честно… Гараву стало легче.

Эйнор прорысил по улице, брезгливо оглядываясь. Нет, он не собирался ругаться или кого-то укорять. В любом случае. А особенно сейчас.

Сейчас, когда он видел двухтысячный отряд холмовиков, перекрывший путь к мосту, — и ещё не меньше тысячи, занявших предмостные броды. Его отряд обошли. Обошли просто потому, что они — пешие — лучше знали свои места. А его людей сковывали раненые и груз. Будь оно всё проклято… И если не освободить хотя бы брод, застрять тут — то не исключено, что и его пехота, и подошедшая конница Готорна окажутся зажаты на бродах между холмовиками — ведь наверняка подойдут ещё! — и ангмарской армией, которая движется с севера. И дожидаться помощи Арафора было опасно — княжич мог и не знать ничего о происходящем. А мог узнать слишком поздно.

Да уж. Он бы и сам не прочь был напиться. Но сейчас требовалось не пить, а поднять своих.

И придумать, как быть.

Глава 21, в которой исполняется нечаянное злое предсказание нуменорца

К полудню ударил мороз. Резкий, сковавший воду у заберегов. Вышло солнце, и уцелевшая зелень на деревьях и кустах по берегам висела жухлыми фунтиками.

Эйнор смотрел на тела на отмелях и берегу. У холмовиков были необычные для них лучники, и попытка переправы обошлась в полотора десятка убитых. Сейчас Эйнор отдал бы всё — всё!!! — за десяток эльфийских лучников… и время. Время. Он почти физически ощущал, как с тыла идёт на его отряд от моста другой отряд врага. Часа два — и они тут.

Берег, занятый холмовиками, был высоким. Но они не хотели ждать; бой шёл уже на этом берегу, и Эйнор увидел, как упало кардоланское знамя — пытавшийся по его приказу атаковать отряд отступал от воды. Он оглянулся. Две сотни резерва, не брошенные в бой… лица Фередира и Гарава — они, пешие, стояли у своих коней.

— Попались, — процедил Эйнор. — Крепко…

Атаковать. Любой ценой сбить холмовиков. Но их больше. Намного. Втрое. Они в случае чего просто уйдут на свой берег и опять осыплют атакующих стрелами, а там… Он оглянулся — не видно ли с тыла врагов? Пока нет… но это вопрос времени. Времени, времени… Мандос, времени!!!

Что это?!.

…Построиться было просто невозможно — мешало дно, мешали валуны на берегу. Холмовики лезли на копья и мечи, орали крепкозубые рты в рыжих бородищах или безбородые, одинаково ненавидящие, опасные, злые… Гарав топтал врагов конём, ругался, бил и бил мечом — влево, вправо, как палкой, вкладывая в удары не умение, чёрт с ним, с умением, просто всю силу — и холмовики падали в воду. Хсан шёл по ним вперёд и тут же пятился — на смену напирали новые и новые… Потом Хсан взвился, захрипел, упал на согнутые передние ноги… Гарав ловко соскочил, так ударил ранившего коня копьём холмовика щитом, что тот упал сразу, молча, обливаясь кровью. Крикнул, поднимая коня, кому-то из латников: