Олег Верещагин - Последний воин

Напоследок он вскинул руку, и вокруг загремел дикий полупьяный рёв, неистовый и страшный, распиравший стены:

— Убивай!. Убивай!

— УБИВАЙ!!!

— Гарав, ещё!

— Оруженосец, пой!!!

Мальчишка выпил половину из поданной кружки, прополоскал рот вином, сглотнул и бросил кружку Фередиру, который её ловко поймал и допил оставшееся.

— У кого там лютня есть?! Подыграйте… вот так…

Не спи, королевна, не спи — мой конь под седлом,И я отпускаю чёрную птицу с плеча!В глазах отражаются звёзды крошащимся льдом,И пальцы смыкаются на рукояти мечаПод пологом ночи, под солнцем, в кромешном адуПусть ляжет мой путь, ведь ещё не проигран мой бой!Судьбу не обманешь, и я тебя всё же найду!Запомни — однажды я снова приду за тобой! —

словно конь по горной тропе, поскакал мотив…

Не спи, королевна, не спи — подковы звенят,Холодные искры меча отмечают мой путь,Вскипела река, и твой город пожаром объят,Надежда разбита о камни — её не вернуть.

Ты зря тратишь время на поиски зла и добра,Хмельное вино обернётся безвкусной водой…Ты видишь — беда отражается в пляске костра?Осталось немного — я скоро приду за тобой!

Не спи, королевна, не спи — мятеж во дворце!Предательства крепкие цепи сомкнулись вокруг!Я вижу, как страх возникает на бледном лице —И зова не слышит надежный и преданный друг!Ожившим кошмаром твоим я у цели стою —Я меч, занесённый над миром самою судьбой!Не смей шевельнуться, не смей — ты стоишь на краю!Я спас тебе жизнь, но сегодня пришёл за тобой…[64]

— Налейте, блин, ну?! — он крикнул это по-русски, но его поняли.

Гарав соскочил со стола, движением рук расчистил себе место, подхватил вторую — пустую — кружку и, выбив ими гулкую дробь, подмигнул тем, кто ближе:

Ну-ка — мечи стаканы на стол!Ну-ка — мечи стаканы на стол!Ну-ка — мечи стаканы на стол —И прочую посуду!Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,А я говорю — что буду!

И все вокруг подхватили развесёлое вслед за прихлопывающим в ладоши мальчишкой — обнявшись и раскачиваясь, орали с явным удовольствием:

Ну-ка — мечи стаканы на стол!Ну-ка — мечи стаканы на стол!Ну-ка — мечи стаканы на стол —И прочую посуду!Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,Все говорят, что пить нельзя,А я говорю — что буду![65]

Под общий хохот кружки пустели и наполнялись. Могло показаться, что про Гарава забыли, но вскоре кто-то крикнул: «Ещё песню!» — и его крик дружно подхватили.

— Мужики, я совсем пьяный! — засмеялся мальчишка, пытаясь встать из-за стола. Кашлянул. — Ладно, я сидя, угу?

Но голос оруженосцу пока не изменил и легко перекрыл шум (не все слышали, что продолжается концерт), придавив его.

Налейте на прощанье чашу мне!Я не оставлю ни глотка на дне!В далекую дорогу, по которой нет возврата,Я отправляюсь на лихом коне!

Пусть черный волк у стремени бежит,Пусть черный ворон за плечом летит,Серебряной подковой в небесах веселый месяцУдачу обещает мне в пути!

Мой меч не заржавеет на стене!Судьба еще подарит битвы мне!

Гарав выхватил Садрон и ловко перекинул его из руки в руку под общий одобрительный смех.

Как знамя, разметал по небесам полночный ветерЗакат в кроваво-яростном огне!

Примчится смерть на черном скакуне —И, как сестра, протянет руку мне!Холодный лунный луч дорогой упадет под ноги —И в небеса мы повернем коней!

Налейте на прощанье чашу мне!Я не оставлю ни глотка на дне!В далекую дорогу, по которой нет возврата,Я отправляюсь на лихом коне![66]

Это и было последнее, что он помнил связно…

…Сказать, что утром Гараву было плохо, — значило не сказать ничего.

В конце концов, это нечестно, мрачно размышлял он, склонившись над бочкой, покачиваясь и кривясь от мерзкого вкуса во рту и боли, катающейся в голове на незнакомой здесь, но от этого не менее шумной тройке с бубенцами. Нигде не сказано, что воин добра и защитник правого дела может так мучиться с похмелья. Нигде не упоминается, что поборник справедливости может столько выжрать винища и заблевать весь двор (он мучительно рыгнул при одном только смутном воспоминании о том, как это было). Эти страдания по опредению — удел слуг зла, и поделом им. Ему-то за что?!

Ох, как же плохо-то.

Ва-аб-ще-е-е…

Ваще. Ульп.

— Уууууу… — печально сказал мальчишка и отвесно сунул голову в бочку. Стало полегче, холод как бы обволок боль коконом. Непрочным, двинешься — и порвётся, поэтому Гарав испытал сильнейшее желание утопиться, чтобы не мучиться снова.

Нет. Он решительно выдернул голову на волю и, приглаживая волосы обеими руками, качаясь и временами длинно вздрагивая всем телом, отправился искать Фередира. Далеко не ушёл — уткнулся лбом в стену через пару шагов, раскорячился, кое-как расшнуровался и стал сливать под стену вчерашнее вино, резко запросившееся наружу — хорошо ещё, там, где положено природой на этот раз. Только потом смог по-настоящему переключиться на поиски. Чёртово средневековье, не всё про него неправда… Ох, Джон Роналд Руэл Толкиен, неужели у хоббитов никогда не было похмелья, а кони роханцев не ср… твою ж мать так! НУ ТВОЮ Ж!!!

Он с отвращением вытер конское дерьмо, в которое смачно влез сапогом, о жухлую серую траву. Хотел на кого-нибудь наорать по этому поводу, но кругом никого не нашлось, и Гарав пошлёпал дальше.

Утро было мерзейшее, и не только от похмелья. Стоял туманище, было сыро и промозгло. Пили, видимо, вчера все или почти все — Гарав пару раз перешагнул через в дупель пьяных соратников, спавших прямо под заборами. Сунулся в корчму — там было то же самое, только трое или четверо ещё сидели за столом и орали похабную песню про сложные и весёлые взаимоотношения орка и волколака.

— Фередир где? — сипло спросил Гарав, но ответа не дождался — его просто не услышали за собственным рёвом.

Снаружи он сорвался с крыльца, поскользнувшись на ступеньках — удержался на ногах только потому, что вцепился в перила. Пробегавший мимо вчерашний кухонный мальчишка хихикнул и ускорил бег. Гарав хотел догнать его и дать пинчища, чтобы уважал феодальный строй, как положено, но передумал и полез на сеновал над конюшней — как по наитию.