Яна Алексеева - Оковы равновесия

— Лис, сотник второй очереди.

— Тебе подходит, рыжий, да.

Толпа дворни начала рассасываться, в круге света от углового фонаря, безбожно чадящего под карнизом конюшен, оставались только невезучий лазутчик да пара заспанных стражников, его державших.

Не сговариваясь, мы подшагнули ближе, перехватывая расхристанного парня, потащили в ворота. Лис прихватил со створки старую уздечку, на ходу перекручивая тому запястья.

Я же, шагая рядом, тихо, поучающим таким голосом вещал:

— Ты за что невинных тварей изводишь? Ежели тебе князь не по нраву, ему и говори, а кони-то не виноваты в том, кто их хозяин. Вот закончит с тобой господин сотник, так придется тебе всех, кого ты поранить успел, обиходить как следует. Ты ж, паразит, и копытной гнили подсыпал в кормушки, я посмотрел. В дегте бы тебя извалять и в перьях…

Невольный напарник косился удивленно, но меня несло:

— А может, ты из чистых и искренних вредительских целей? Или мелочен, злопамятен на обиды? Чем же тебе каурый и рыжая, да еще и тот, что в яблоках, навредили? Животинки послушные, ласковые… Хотя, может, и подальше стоит поискать. Вдруг тебя-то вовсе наняли, чтобы покалечить князя… а то и что похуже. Тут, каким бы умелым всадником не был, если лошадь понесла, насмерть разбиться можно.

Мимоходом погладив по шелковистой морде черного жеребца, нагло скалящегося из денника, я укоризненно глянул на конюха.

Сотник усмехнулся, тряхнул того за грудки. Затрещала рубаха.

— Рассказывай, малой, а не то…

Я устало прислонился к столбу опоры. Знакомые запахи убаюкивали, а частая скороговорка пойманного вредителя все отдалялась и отдалялась. Будто в колодец проваливаюсь.

Было тепло…

А побратались мы ранней весной, на пепелище приграничной крепости, окруженные полусотней выживших дружинников захолустного гарнизона.

Это был день крови, день огня и жестокой сечи, и почему-то закономерным продолжением показалось, стоя на еще дымящихся, шипящих угольях, соединить окровавленные ладони, принимая не озвученное предложение. Теперь и всегда, спиной к спине, рядом, братья.

Глаза в глаза, казалось, навсегда. Но не так уж надолго, увы.

А в тот день, я помню, меня словно на части рвало. Змея пути, что сковывала запястья, требовала остаться и проследить за выселением пожилого ноэйли и его полукровной семьи из лесного замка, а душа, душа рвалась куда-то на север.

Хорошо все же, что, наплевав на долг, я прихватил с собой два десятка всадников из поместной конницы и погнал через лес, прислушиваясь к подсказкам интуиции.

Я догадывался, кого мчусь спасать. Лис мне нравился, да. Понимал с полуслова, не отказывал в помощи, был легок на подъем и в отличие от меня ничуть не меланхоличен. Мы дополняли друг друга, порой казалось, совпадали, словно кусочки мозаики, притертые друг к другу за многие годы. И я просто чувствовал его, даже на расстоянии, как чуют родную кровь.

Тогда мы успели вовремя, выметнувшись на опушку прямо за спинами роэйли, слитно колдующих что-то огненное. Разметали строй, а не успели те очнуться и собраться, рухнул частокол пылающей крепи, и на них хлынули остатки гарнизона.

В беспорядочной схватке удалось положить всех нелюдей, хоть и заплатить пришлось немалым количеством жизней.

В тот раз мы успели…

За Мертвым Нолем, у высокого плетня, ограждающего живых от смерти, меня ждала одинокая фигурка. Ветер трепал подол темного платья. Тонкие пальцы судорожно цеплялись за тотемный столб, на смуглом лице — следы слез.

— Роса, — сказал я, подхватывая едва стоящую на ногах девушку, — Роса, зачем? Пришла ведь… Замерзла?

Она только всхлипнула, помотала головой, едва не сбрасывая теплый платок.

— Домой, домой иди.

Мы медленно двинулись к городищу.

Братец, почему ты нас бросил? Ладно я, переживу. Но Роса-то? За что страдает? Она же любит тебя. У вас свадьба по весне намечается… намечалась.

Я простонал сквозь зубы, зло прикусив губу.

Нельзя здесь оставаться беззащитной южанке. Смуглая, черноглазая и черноволосая, хрупкая и необычная, она, словно мотылек, будет притягивать охотников. Ладно бы жениться хотели, так ведь за непотребством тянутся.

Мы так и познакомились, вытаскивая девушку из рук какого-то пьяного стражника.

А заступиться теперь некому. Всех у нее, сироты, и было, что Лис да служанка верная. Себя не считаю, потому что в столичном граде редко бываю.

Дотянув до низкого мрачноватого терема едва передвигающую ногами Росинку, заорал:

— Марфа, Марфа, где ты, разорви печень?

Дородная женщина выглянула из погреба, выскочила на двор, запричитала.

— Уезжать вам надо, — оборвал ее, осторожно усаживая Росу на лавку под навесом и принимаясь растирать заледенелые ладошки. — И побыстрее. Спасать маленькую, да?

— А как же, господин советник, деточку-то тут уморят! Ходят всякие, — погрозила в небо чуть ли не пудовым кулаком женщина. — Да и погода не балует.

— Хорошо же, собирайся. Только вот куда? Но умоляю — не в вольные города!

— Нет уж, да уж, — фыркнула Марфа, упирая руки в бока. — Соображение-то имеется! К сестре моей поедем, к морю. Так-то!

Всмотревшись в круглое, как луна, серьезное лицо, я только кивнул. Еще один человек уходит из моей жизни. Даже два. Марфа хоть и прислуга, да, но тетка верная, честная и добрая. Хорошая. И сбитень готовит ошеломительно вкусный… Вот и расходятся пути-дорожки.

Женщина подхватила Росу и повела в терем. Я ждал, прислонившись к воротам и старательно ни о чем не думая. Когда служанка снова появилась на дворе и деловито принялась перебирать наваленную у стены поленницу, меня осенило.

Подозвав ее, спросил:

— С подорожными и деньгами у вас как?

Марфа замешкалась, недовольно поджимая губы.

— Ну-ка, забирай. — Недолго помедлив, я принялся выворачивать карманы. Золото им уж точно сейчас нужнее будет. — Завтра и уезжайте. Здесь и на дорогу, и на пошлины городские, и на оттиски разрешительные точно хватит.

Вот так, да…

— Росу береги. — Махнув рукой, я похромал прочь по раскисшей улочке.

— Берегите себя лучше, господин советник, — пробормотала мне в спину Марфа.

Было тоскливо. Что за жизнь? Если только не бросают меня, я ухожу сам… Роса моя, Роса. Подружка милая, почти сестра.

Пусть у тебя все будет в порядке…

Резкая боль выдернула меня из водоворота воспоминаний. Я обнаружил, что сижу в углу зала, на широкой лавке, а с боков меня подпирают заметно подросшие девочки. А Ива, что-то радостно стрекоча, накручивает прядь моих волос на палец. Оттого и очнулся.