Татьяна Мудрая - Мириад островов

Он зашёл со стороны подушек, выставил левую руку, согнутую в локте, чтобы девушка оперлась на неё грудью, и правой задрал на спине рубаху.

— Ну и как там?

— Веришь ли — еле видать стало твои бледные крапины. Потому что показала ты себя мужем. Но не радуйся, внутри всё то же. Ты убиваешь хворь, хворь убивает тебя — кто последним будет? Долго так может тянуться, но кончится рано или поздно.

— Утешил, — фыркнула Галина.

— А ты моему слову не верь, — дядька бережно опустил её на постель, расправил одежду, подголовье и покрышку. — Я ж по другой части специалист. Длинные рубцы, между прочим, себя куда явственнее круглых мет показывают.

— Ты что — ещё и допрашивал?

— Хочешь сказать — пытал да кнутобойничал? Да нет, можно сказать. Я ж почти сразу на Востоке оказался. После ученика, ну, чин-чином обучившись в западных краях и сдав экзамен на мастера. С несмертельным шедевром. А тут на сильные допросы полный запрет. В Вестфе и Франкии такое дознание по закону имеется, да на деле мало применяют. Всё больше чужую руку узнаю.

После таких откровений девушке захотелось вскочить с одра и бежать куда подальше. Только ноги не слушались — и ещё она внезапно сообразила, что одр был явно хозяйский, а сам Икрам ночью притулялся на полу возле печки. А ещё раньше — пожалуй, в ногах пациентки. Сторожил её сон.

— Спасибо тебе, — внезапно проговорила она.

— Да ничего, мимо проехали. Позвать тебе морского муженька? Или землянского, Рауди Красноволка?

— Рауди не муж.

— Он вроде как иначе считает. Только и крутился вокруг тебя до сегодняшнего утра, когда мэс`Орри его в охапку — и побежали вдвоём лошадей на верблюдиков менять.

— Как и планировали. Собирались. А откуда здесь эта скотина?

— Мулагры-то? Пустыня, да ещё холмистая, — всё ж не лысая коленка. Это место, где одному хорошо да привольно, одиночек же таких может быть немало. Всё пастухи диких стад и собиратели корешков. Им выгодно, чтобы их табуны охранял жеребец, а кобылы, подпущенные к верблюдикам, давали им молоко.

— А зимой как же? Снег вон за дверью.

— Почем тебе знать: может, и растаял? — старик ухмыльнулся. — Тебенюют наши скакуны и тому же пришлых обучают.

— Тебенюют — это как?

— Траву когтем скребут, копытом из-под льда выбивают.

Галина немедленно вспомнила, что на похожих лошадках Чингисхан покорил половину мира. Только что верблюды у него были другие — о двух горбах. Среденеазиатские, груженные китайской артиллерией и осадными орудиями.

За такими разговорами прошло, наверное, немало времени, потому что вскорости в пещеру забрались Рауди и Орихалхо, смеясь и азартно отряхиваясь от снега. Голос Галины, довольно-таки бодрый и звонкий, разносился, как они сказали, по всей округе.

Начались обоюдные восклицания, поцелуи, кормление с рук. Между делом Галину уверили, что её милый Сардер будет жить в холе и неге — сам себе косяк на днях сбил, а это весьма уважается в тутошнем народе. Также у неё возникло подозрение, что в здешних магических местах кое-какие виды смешиваются не по Дарвину с Менделем и Ворон — плод именно такого перекрёстного осеменения. Каковое подозрение и было тотчас высказано под безудержный и не очень искренний смех.

С тех пор жизнь и тепло, которые Галина выметнула из себя через кинжал, возвращались к ней стремительно. Сначала она поднялась и кое-как доползла до ночного «корца» самой примитивной лепки. Возможно, этот глиняный ковшик с пятнами неумелого обжига и служил когда-то мерой зерновых, но уже давно был понижен в должности. Позже девушка обшарила всё пространство пещеры, то и дело присаживаясь на каменные лари и мешки из рогожи. В дальнем углу обнаружилась глубокая лохань из драгоценного в этих местах дерева — осины трясучей. Посудина вполне годилась для постирушек и телесного помыва, чем Галина, с разрешения Икрама, и воспользовалась. С потолка, там, где он начинал переходить в стены, пучками свисали пучки трав, гроздьями — мешочки со съедобным и охотничьим припасами, миролюбивые и вечно сонные летучие мыши: она боялась, что хозяин прикармливает последних.

И, наконец, опираясь на дубовую палку с бронзовым крюком наверху, которой полагалось стаскивать вниз висячие предметы и разбивать горящие угли, и укутавшись тряпками по уши, — Галина выбралась сквозь узкий проход наружу.

У самого лаза рос вечнозелёный папоротник типа Pteridium aguillinum curiosum (то бишь «Орлиное крыло курьёзное»), настолько густой и развесистый, что напоминал пальму. А дальше начинались румяные снега внизу и утренняя заря наверху. Нежная опаловая дымка колыхалась между ними, скрывая обзор лишь наполовину…

Тут Галина поняла, отчего в Сконде говорили: «Наши горы показываются через три дня пути от границы на четвёртый, если это им угодно».

Угодно им стало только сейчас. Раньше для всех обитателей Скондии они сливались с далёким небом. Ныне облака по-прежнему стояли наверху плотной пеленой, но туман стекал по ущельям вниз, приоткрывая то срывающийся вниз гранитный склон, то забитый снегом и тенями узкий провал, то купу яркой, по виду вовсе не хвойной зелени, которая своим очертанием всё же выдавала рощу гигантских кедров или криптомерий.

Мелкая курчавая зыбь понизу обозначала или холмы, или стада, пасущиеся у основания гор — овечьи или, может быть, мулагров, — потому что иногда внезапно заострившийся взгляд вылавливал из общей массы некие нотные знаки, тёмные крючки, встающие вертикально и опадающие: шея, увенчанная горделивой головкой?

Посреди же близкой поляны выделывал брыкливые па, отбрасывая по сторонам копыта (ну и мысль подумалась, усмехнулась Галина про себя) огромный Аль-Кхураб, по самые ноздри заросший зимним волосом. Неподалёку паслись те, ради кого устраивался одиночный гон. Одногорбые и лохматые, самки напоминали среднеазиатского нара, малоплодную помесь дромедара с бактрианом. Цвет их, взять хоть шерсть, хоть кожу, был не как у Ворона: песка, глины и шлака.

— Хороши, а? — Рауди подобрался со спины, легко, чтобы не напугать и не шелохнуть, обхватил спину девушки. — Ради одной из таких прелестниц не двоих — целое войско самцов распугаешь. Вон они толпятся в отдалении, погорбатее и помохнатее своих девиц.

— Это настоящие верблюды?

— Не механизмы же.

— Я имею в виду — не помеси?

— Нет, их порода — чистая. Это Ворон родился от невысокой мулагри и мелкого, жилистого кохерта. Но всё равно малыша пришлось вырезать из утробы — иначе мог повредить матери, а то и убить. Зато родителей своих он превосходит семижды семь раз.

— Вот о чём говорила моя Орри. Помесь, лучшая из лучших.