Татьяна Мудрая - Мириад островов

— Да, — ответила Галина. И даже не успела подумать, что по имени её не назвали ни разу. После того, как торжественно протитуловали в часовне Юханны. Потому что в руки ей сразу ткнули рукоять узкого скимитара.

— Парируй. Этим плоховато колоть, отлично — резать, но рубить нежелательно, да с твоей силой и не имеет смысла. От прямой полутораручной дубины вообще увёртывайся, пока можно. Потом покажу.

Сейчас же ей показали «ту самую мать». Скимитар оказался его собственный, а вооружился Рауди широким прямым мечом наподобие венецианской чинкуэды. Галина кое-как отмахивалась, делая короткие шажки назад и в сторону, закалённое железо сталкивалось, искры сыпались, будто в кузне.

И вдруг она поняла две вещи. Что умеет работать клинком — очень плохо, но умеет. И что эта работа нравится ей до невозможности.

С тех пор так и пошло. У костёрного круга под взглядами парней, которые грелись совсем другим способом, на вытоптанных площадках между конюшней и трактиром, просто на подходящем лужке, что зарос за ночь буйным цветом инея.

И шло всё лучше и лучше. В Галине прорезался талант фехтовальщицы, он зудел и чесался, как молочные зубы, ее напарник и наперсник только покряхтывал довольно, когда обнаруживал подвижный стальной щит, из-за которого Галина всё чаще и наглее выныривала в атаку. После культуршока, когда восточная сабля повстречалась с типично западным изделием, клинки у обоих стали одинаковые: на время боя Рауди одалживал из вьюков то одну пару, то другую и туда же убирал, своё же заветное оружие не использовал.

Небольшой отряд всё глубже увязал в зиме. Если прикинуть по меркам земного северного полушария, стояла вторая половина октября, но дорогу покрыло рыхлой белизной до самых конских запястий, хорошо еще отряд на рысях её размётывал, и тем, кто двигался в хвосте, приходилось чуть легче. Впрочем, Орихалхо, Рауди и Галина постоянно двигались впереди, а им самим разве что Шатани, здешний верховный демон, торил путь. Если сказать по чести — припорашивал ещё пуще. Охотников наведаться в холмистые края становилось всё меньше, впрочем, оттуда тоже мало кто возвращался, и перед всадниками расстилалась по виду нетронутая целина. Ветер, который до того запутывался в стволах деревьев, летал по ней невозбранно.

— Теперь поняла, госпожа моя, отчего войлочные ногавки нужны? — спросил однажды Рауди. — И тёплые носочки для бабок? У Ворона до самых когтей густые пёрышки, а не голая шкура, как у прочих. Опять же двигаться могут бесшумно.

— А последнее зачем? — вернула вопрос Галина и осеклась: надо же — разнежилась, что своей госпожой наконец назвал, позабыла, что где воин, там и бой недалече. Хотя ноги лошадям и без её раздумий давно укутали.

Однако Рауди ответил, чуть обернувшись (ближе к вечеру он, как подобает истинному хранителю благородных дам, занимал место чуть впереди Галины, оттеснив Орри во вторую шеренгу):

— Зачем? Так заповедали мне братья: будь неслышен — и никто не заподозрит в тебе соперника.

— У тебя есть братья? — поинтересовалась девушка. — Родные?

— Я не о том, а о ждущих меня в горных обителях. Все мы — единое целое. Но на твой вопрос отвечу так. У меня два брата — один единой крови, другой — по матушкиному браку. Оба одинаково знают меня и одинаково любят, второй прекрасно знает первого, но первый даже не подозревает о существовании второго.

— О, это ты мне загадку загадал?

— Если тебе, госпожа моя, угодно будет трудиться — её разгадывать.

— Подумаю, когда станет чуть полегче. У тебя в словах муть и мгла — и вокруг день ото дня всё они же. Нарочно подгадываешь или ворожишь?

В самом деле, мелкий снег веял с невидимых небес так упорно, словно там открыли фабрику по его выработке, и был так лёгок, что долго парил в воздухе, прежде чем улечься навзничь. Оттого из головы отряда с трудом можно было различить заводных лошадок и обоз, день отличался от ночи лишь более густым сумраком, а когда, наконец, равнина изогнулась нестройной вереницей холмов, Галина с полчаса пребывала в уверенности, что это теневой мираж очередной придорожной гостинички — за время пути вдоволь насмотрелась такого. Силуэты построек, отражаясь на занавесе снегопада, диковинно распухали в размерах и казались великанскими.

А потом будто взвихрились кверху прежние декорации. Крупа обратилась во влажные хлопья и иссякла, на прощанье показав через просветы девственно-горнюю синеву. Вместе с ней иссякла и синева — будто на стороне людей включили тусклое солнечное свечение.

Огромная фигура драконьей самки запрокинулась на спину, грозя тёмными сосцами белесоватому вечернему небу — не осеннему, не зимнему, никакому. Толстая шкура бугрилась пучками седых волос, её рассекали глубокие рытвины. Жилы кожистых крыльев почти достигали конских копыт. Фантазия спешно дорисовывала образы головы, конечностей и хвоста, укутанные снегом и повитые туманом.

И снова иллюзия развеялась, перспектива изменилась. Поросшие мелким черноталом русла рек веером спускались с крутого склона, в который слились основания холмов. Вершины порвали заледеневшую кору, и она за долгие месяцы, быть может, десятилетия сползла вниз наподобие ледника, цепляясь за кустарник, обсадивший и обозначивший края глубоких расселин — естественный путь на перевалы.

— Полые холмы, — сказал Армени вполне обыденно: все и без того поняли.

— Если холмы такие — каковы будут горы… — начала Галина и умолкла. Здешний мир никак не способствовал развёрнутым монологам. В ответ на легчайшее сотрясение воздуха нечто замерцало впереди, как горячий воздух над раскалённой плитой, колыхнулось…

И над холмами и перевалами, почти вровень с ними, поднялись полупрозрачные девы в искрящихся вуалях.

— Привет с самого порога. Ледяные джиннии, — пробормотал рыжеволосый. Его пальцы по привычке легли на рукоять сабли, но потянуть из ножен, проверить — отчего-то не спешили.

— Думалось, что пламенные, — тихо буркнул некто из молодых. — Пустынницы.

— Спасибо, что не они. Пески льдом сковало, поверх щита инеем запорошило, — проговорил Рауди, не отводя взгляда и не поворачивая головы. — А то бы посреди пекла в огне выкупались.

— А теперь?

— Не знаю. Хрусталём, думаю, станем. Горным. Навсегда.

«Собой напишем слово «вечность»»…

Цепочка образов мгновенно прошла перед внутренним взором рутенки. Снежная королева. Кай. Лёд. Хрусталь. Самоцвет. Нефрит.

Живой нефрит.

За спиной с характерным лёгким посвистом вылетали из ножен клинки.

Фигуры поплыли навстречу запредельными облаками, холод возник изнутри и стал расширяться вплоть до кожи, вытесняя…