Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

Ему указали дорогу на Якобштадт, где удобнее всего было перебраться на другой берег Даугавы, а то и одолеть часть пути на струге. Он и пошел. Благо не так уж далеко было до реки. И, переночевав в стогу, к вечеру следующего дня уже вышел на берег.

То, что на реке собралось немало плотов, несколько удивило Мача. Он знал, что самое для них время – когда схлынут талые воды. Разве что какие-нибудь отчаянные чудаки вздумают в жару сплавляться по Даугаве. А последние плоты приходили в Ригу к концу сентября.

Темнело, следовало подумать не только о ночлеге, но и об утренней переправе.

В корчме, которую Мач обнаружил чуть ли не на берегу Даугавы, было шумно, невзирая на военное время и затишье в торговых делах. Война задержала немало плотовщиков и струговщиков – и домой им не вернуться, и к Риге дороги нет, потому что никому они в Риге со своими товарами да бревнами сейчас не нужны. Вот здоровые мужчины уж которую неделю и околачивались вокруг корчмы, не зная, к чему бы себя применить.

Вошел Мач туда не без опаски. До сих пор ему не приходилось бывать в корчме без отца и старших братьев. Он ведь только третий год как допускался сидеть за свадебным-то столом, где за ним присматривали все, кому не лень, конечно, пока хмель не осилит… А в корчме ему и вовсе молчать полагалось.

Мач присел с пустого края длинного непокрытого стола, там, где потемнее. Мужчины, тесно облепившие другой край, говорили под любимый плотогонский напиток, водочку, о мужских делах, а он, самый младший и неженатый, водки отродясь не пробовавший, только слушал и по сторонам поглядывал.

Но рассуждали эти мужчины о каких-то непонятных вещах. Ну, что сосновое бревно меньше погружается в воду, чем такое же березовое – это хоть и стало для Мачатыня открытием, но открытием вполне понятным. А вот названия непонятных вещей и мест: «Кроватка», «Закладня», «Кобыла», «Осетр», «Муравка» внушали изумление – ну, поди так сходу пойми, почему Кроватка опаснее Кобылы…

Понял Мач также, что Закладню и Муравку плотовщики давно миновали, а вот Похвальница, Покровни, Улан, Червивец и Чертова борода у них еще впереди.

И, хотя не понравилось ему, что всякая загогулина в течение Даугавы и всякий камушек на ее берегу носят русские имена, но и возразить тут было нечего. Кому и давать названия порогам, как не плотовщикам и струговщикам, а это все был русский народ. Не в силах понять хотя бы четверти плотогонских приключений, Мач отвлекся вещью, более ему понятной.

Над самым столом висел закопченный, еще с Рождества оставшийся пузурис. Он-то и привлек внимание парня сложностью конструкции.

Мач и сам умел мастерить такие из блестящей соломы, нарезанной ровными трубками, пучков перьев и выдутых яиц. Солома низалась на веревочки, образуя ребристые фигуры, составленные из призм, пузурис украшался перьями, потом подвешивались и яйца. Смысла в нем было мало, однако без него и Рождество было не в радость.

Разглядывая пузурис, Мач одновременно прикидывал, может ли он себе позволить миску капусты. А капусту в этой корчме подавали знатную, облако смачного запаха невесомым сугробом стояло над приземистым, длинным и почерневшим зданием, правую часть которого занимала комната для питания проезжающих, а левую – немалая конюшня. Лошадям-то что, а у голодного проезжающего и слюнки ненароком могли потечь…

Если бы не отдавать деньги матери с отцом в хозяйство, то можно было бы себе позволить не только изумительную капусту, в которую не пожалели хорошего мяса. На том конце стола ее ели, причавкивая и нахваливая. Но Мач после благородного поступка был чересчур стеснен в средствах. Борьба за свободу вышла-таки ему боком, хотя такого результата Авы не планировали.

– Что господину угодно? – спросила, подойдя, немолодая, беспредельно раздавшаяся вширь, с тремя подбородками, но несокрушимо жизнерадостная корчмарка. Спросила, чтобы развеселить взрослых мужчин, потому что на господина Мач совершенно не походил. Спросила – и подмигнула сразу всей публике за шумным краем стола.

Мач смутился. До сих пор он сам строил шуточки над соседями, быть общим посмешищем парню еще не доводилось.

– Господину угодно индюшечью грудку! Господину подайте олений окорок! – отозвался на немудреную шутку тот край стола. И много еще вкусностей перечислили эти взрослые женатые мужчины, которым дома, разумеется, капусту с таким количеством мяса только по праздникам подавали, но тут они могли безнаказанно воображать себя великими господами.

– А может, у господинчика денежек нет? – с фальшивым сочувствием осведомился приземистый бородатый мужичок в высоких сапогах, да и вообще неплохо одетый. Похоже, это был один из тех знаменитых даугавских лоцманов, которым немалые деньги платили струговщики, чтобы благополучно пригнать свои струги в Ригу.

И все замерли, ожидая ответа.

Мач разозлился – его приняли за тупую деревенщину. Он уж полез было за кошельком, чтобы заказать полную миску – а потом будь что будет! И рука нашарила в кармане Ешкин прощальный подарок…

– Денег у меня и впрямь нет, – справившись с внезапной хрипотой в глотке, – громко сказал Мач. – Да они мне в дороге не нужны. Меня в любой корчме и без них напоят и накормят.

– За какие такие добрые дела? – изумленно спросила корчмарка.

– Есть у меня такая… способность, – запнувшись, сообщил Мач. Он точнехонько скопировал Ешкину фразу, но чуть было не назвал способность цыганской. – Я могу выпить бочонок пива, пока горит вот эта свеча.

И достал из кармана толстый огарок.

– Бочонок пива? Какой? Вот такой? – сразу несколько человек протянули ему пустые деревянные кружки с крышечками. И грянул хохот.

– Вот такой! – и Мач показал на тот бочонок, из которого корчмарка разливала пиво. Он стоял на крепких козлах, а размера был такого, что если бы Мача сложить носом к коленкам и поплотнее увязать, то он бы туда и поместился.

– Пока горит свеча? – переспросил лоцман.

– Вот эта!

Мужчины переглянулись.

Они уже поняли – тот, кто предложит парню выпить бочонок, должен будет и оплатить потеху. Платить не хотелось никому. Но и потеха обещала быть замечательной…

– Эй, парень, не прыгай с крыши на борону! – крикнули ему. – Ты тогда этот бочонок выпьешь, когда заяц рысью пойдет! Подождем, пока на топорище листья распустятся! Чего не поднимешь, того не унесешь!..

И Мач испугался – как бы эта орава не отказалась от спора. Вот Ешка бы живо убедил их выставить в заклад миску капусты. А Мач еще не умел…

– Ну, парень, смотри, не опозорься! – вдруг сказал пожилой усатый мужчина, которого до того Мач в компании и не примечал. – Хозяюшка, неси ему кружку! Сколько там в бочонке осталось?