Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

Десять рублей – это пять пудов хорошей ржи, подумал Мач. Это прекрасная шуба! Да что шуба – на эти деньги можно и свадебный наряд Каче справить, если не слишком роскошествовать. А если и на обратном пути письмецо доставить?

Мгновенно перед внутренним взором Мача пронеслись изумительные картины. Вот он получает письмецо от приказчика Липински, вот он привозит это письмецо пану Каневски (о том, что усатого могут звать и иначе, парень как-то не задумался), вот его хвалят и доверяют еще одну корзинку… В конце концов, никто его с гусаром, цыганом и маркитанткой, вместе взятыми, не венчал! А если разведать безопасную дорогу – то можно, став своего рода передаточным звеном между севером и югом, Ригой и Курляндией, зарабатывать хорошие деньги! Ведь что главное для маленького человека? Найти себе уютное местечко между большими людьми, и пусть через его руки протекают деньги и товары этих больших людей – что-нибудь и на его долю достанется.

Конечно, Мач так сразу теорию маленького человека не выстроил и словесно не оформил. Но мысль о заработке, столь внезапно засверкавшем в будущем, если только не связываться больше с гусаром, цыганом и маркитанткой, от которых одни неприятности, шустро зашевелилась в душе и принялась обрастать подробностями.

– Однако есть условие, – добавил пан Каневски. – Корзиночку нужно доставить… осторожно. Если кто паренька спросит – это его собственная корзинка. Допустим, с хлебом. Или с чем другим. И отдать ее нужно тоже только в собственные руки… Но паренек, я вижу, бойкий – если возникнут какие-то обстоятельства, паренек сообразит, как поступить. Скажем, если Липински не будет в аптеке, паренек придет на следующий день… Вот за что я плачу такие немалые деньги.

– А что в корзинке? – изумленно спросил Мач.

Пан Каневски пожал плечами.

– Странный вопрос, – отвечал он. – Когда за доставку обыкновенной корзины платят десять рублей, это значит, что вопросов задавать не нужно. Впрочем, если у паренька любопытство сильнее рассудка, то я поищу другого человека, который не станет спрашивать лишнего.

Пан Каневски сгреб деньги и накрыл их пятерней, после чего фыркнул и уставился на Мача.

– Не все ли мне равно, что там! – решительно сказал Мач. – Если только не яйца… Они по такой жаре непременно протухнут.

– Нет, там не яйца, – сняв с денег ладонь, успокоил пан Каневски. – Пойдем. Если паренек хочет благополучно переправиться на тот берег, то лучше не дожидаться здесь утра.

Мач посмотрел на деньги и понял, что бессонная ночь, которая ему предстоит, неплохо оплачена.

Он вышел с поляком из корчмы, дошел до телеги, получил вынутую из-под рогожи увесистую корзину. Вроде и невелика она была, однако ж тянула столько, как если бы пан Каневски камней туда наклал. И стал спускаться к воде…

А если бы он обернулся, то и увидел бы, что пан Каневски, глядя ему вслед, беззвучно смеется.

Плоты вдоль берега стояли еще короткие, их только предстояло перевязать в более крупные. Пока река узка – и плот невелик. И, если бы не война, довести их до Риги за несколько дней. А сейчас те, кто не пошел в корчму, устраивались на ночлег.

На предпоследнем звене каждого семизвенного плота был настлан дощатый пол и стояла плетеная из прутьев будка, где можно было ночевать. Поблизости от нее лежал слой дерна – там разводили костер. И цепочка этих костерков тянулась чуть ли не через всю реку. Мач сообразил – не настолько уж Даугава здесь широка, можно попытаться перебежать ее по плотам. Конечно, обремененный корзинищей гонец так просто скакать по мокрым бревнам не сможет. Но если попытаться?

Оказалось, что пришедшие из России плоты скрипят, как новые лапти. Пока плотовщики сидели и лежали, не двигаясь, у костерков, то и плоты помалкивали. Стоило Мачу пуститься через реку – и пошла музыка! Очевидно, для вязки плотов выбирали особенно певучую и скрипучую лозу…

В конце концов, произошло то, что непременно должно было случиться в потемках – Мач соскользнул в воду. Он съехал в Даугаву ногами вперед с переднего конца какого-то плота – потому что переход свой совершал подальше от костров. Корзина осталась на бревнах, зацепившись за заплаву – толстое и длинное бревно вдоль края звена. Мач тоже за нее ухватился, отфыркался, но вскарабкаться не сумел, только звено зря расколыхал.

А делать этого не следовало.

Плоты стояли впритык – и если уж пойдут колыхаться, то борта их будут двигаться впритирочку, сминая в лепешку все, что между ними окажется. Сколько сотен пудов весит плот – ведомо даже не тем, кто его вязал, а только Господу Богу. Мача зажало раз и другой…

Он крикнул, но никто не отозвался.

И ему стало жутко.

Даже в бою у того обрыва так жутко не было. Люди могли сжалиться над парнем, река и бревна – нет.

И тут чьи-то тяжелые лапы ухватили Мача за щиколотки, стремительно потащили вниз – и он понесся ногами вперед по самому дну, причем мало того, что дыхание перехватило – нужды в дыхании больше не было!

Вдруг задница коснулась каменистого дна и довольно ощутимо по нему проехалась. Голова оказалась над водой, ноги освободились от неумолимой хватки – и Мач забил ими как попало, поднимая тучи брызг, засопел, полоща легкие воздухом.

И оказалось, что он сидит на отмели, ногами почти касаясь берега, а драгоценная корзина – так та и вовсе уже на берегу.

– Нашел где гибнуть… – проворчал над самым ухом старушечий голос. – Мы тебе так просто утонуть не позволим! За свободу сгинешь, голубчик…

И плеснула вода, расступаясь и впуская свою Хозяйку – Вууд-Аву.

Глава двадцать первая, о треклятой корзине

До Риги Мач добрался без особых приключений.

Теперь никакая сила не заманила бы его на плоты. Страху он набрался препорядочно – и все дорожные неудобства прошли в итоге для него незамеченными. Более того – они радовали, как бы подтверждая тот факт, что парень остался жив!

А о более чем странном полете под водой ногами вперед он и думать не желал – мало ли в какой бред впадет тонущий человек, мало ли что ощутит на ногах?

После того, как вдали встали острые шпили городских церквей и дорога подвела совсем близко к укреплениям, перед Мачем открылось удивительное зрелище.

Он и в страшном сне такого не вообразил бы.

Целый лес обгорелых и закопченных печных труб увидел парень, настоящий лес – так близко, просто впритык, стояли они.

Мач даже не сразу догадался, что это за сооружения такие.

Кроме того, он привык жить вольно, чтобы от одного крестьянского двора до другого не докричаться. И даже не предполагал, что кто-то может ставить дома так тесно.