Алина Илларионова - Оборотни Его Величества

В ночь Алой Волны столица полыхала. Горели дома и парки, торговые лавки и святилища иноверцев, а в том числе на треть выгорел государственный архив с переписными листами населения Неверрийской Империи. Спустя три года после гражданской войны, когда страна немного оклемалась, провели новую перепись, и обновлённые фамильные листы, в первую очередь, выдали магам, жрецам и тем, кто уберёг старые. Господин липовый Теофан Улесс увязался, факт. К тому времени успел разжиться рясой, треуглом из мёртвого золота, куда спрятал либр, и чужим фамильным листом старого образца. Обновили без вопросов, конечно, и чёрный колдун под личиной добропорядочного храмовника отправился в люди уже с действительным документом. Вилль не досматривал вещи прибывшего в Северинг «жреца», однако, фамильный лист видел и запомнил. Единственный в городе храмовник всё-таки, фигура заметная. Но кто подписывал гербовую бумагу с присвоением сана жреца-святителя? Вернее, кто подделал подпись и печать Его Архисвятейшества? Или они были… подлинными?..

Видимо, бедного Венедикта терзали те же вопросы.

— Скажите, ваш муж незадолго до смерти не встречался с господином Лаврентием или с кем-либо из его ближайшего окружения?

— Насколько мне известно, нет… Ты что это, милый, отца Лаврентия подозреваешь?! Тю-тю! — твёрдые как кремень костяшки выбили дробь на непробиваемом лбу. С удовольствием прислушавшись к воображаемому гулу, вдова спохватилась и исправилась. — То есть, Бог с тобой!

— Кажется, я и себя начал подозревать… — Вилль потёр лоб. После экзекуции отара мыслей вновь пошла вразброд.

— А?

— Вы рассказывали о Белом Ключе следователям из Имперской Службы или СОКовцам?

— Да они не спрашивали… А! — женщина обрадовано всплеснула руками. — Ко мне ж недавно заходил военный знакомец Венедикта! Говорил, в Волну рядовым ополченцем был, а теперь стал большим человеком то ли в Вышковицах, то ли в Вышгороде… то ли в Тараканове… Запамятовала. Вот он о муже расспрашивал и Ключом интересовался, да и сам много чего рассказал о лихой доле тех, кто за дело правое под крыло Аристанова грифона встал.

— А своего адреса не назвал?

— Так он проездом был. Хотел военного товарища повидать… да не довелось.

— Описать его сможете?

Насупившись, госпожа Добролюба уперлась кулаками в бока:

— Ишь ты, зудень (5) какой! Себя лучше подозревай, длинноносого да короткоухого! Говорила тебе: вижу я плохо. Высокий он был, темноволосый, одет богато. С тростью пришёл.

— Хромой?

— Зачем хромой? Для этого…

— Престижа?

— Вот-вот, для него самого. Трость длинная была, чёрная, а набалдашник золочёный, такой вот… — вдова изобразила пальцами нечто трудноописуемое.

— Вроде пламени?

— Или луковицы.

Больше ничего путного выведать не удалось. Уже на пороге у горя-сыщика родился последний вопрос:

— Скажите, а вас никто из дознавателей не пытался заколдовать? Память скорректировать, заворожить или внушить что-нибудь?

— Хе-хе, может, и пытался, только я не заметила. Те, кто на водичке из Белого ключа рос, злых козней не боятся. Святая она, — женщина помолчала, отрешённо глядя вдаль, затем перевела на аватара потеплевший взгляд. — Ты заходи ещё в гости. Просто так заходи. Тяжко мне одной, а с вами, молодыми, всё полегче становится.

— Я приду, госпожа Добролюба. Только вы себя берегите.

Жеребец без понуканий двинулся мягкой переступочкой, а Вилль, мерно покачиваясь в седле, пытался причесать взлохмаченные чувства и поразмыслить логически. Но не получалось. Слишком много «рыбы» мельтешило в голове: важное перемешалось с лишним, вихляло, уходило на дно, а с поверхности то и дело хмурился лик Повелительницы. Значит, нужно сделать так, как сыщик Эриан учил: купить записную книжку и заносить туда информацию по мере поступления. Неплохо бы обзавестись картой города и отметить все известные места, где были найдены жертвы Цирюльника. Вдруг есть какая-то система? Вдруг удастся вычислить гнездо?

Аватар поднялся на Колокольницкую гору, и с неё открылся вид на храмы да часовенки Третьего Лепестка, из коего, собственно, и вытекала улица Первозвонная, когда навстречу прорысил верховой посыльный в серой форме, прижимающий к груди небольшую коробку. Взгляды всадников пересеклись, и в груди кольнуло необъяснимое, неоформленное предчувствие. Судя по миндалевидному разрезу глаз и типично селянскому носу картошкой, где-то в дальней родне парня затесались эльфы. Хорошее лицо, простое и открытое. А взгляд — плохой. Колючий такой, как у глазливых бабок с базара.

Натянув поводья, Вилль остановил и поворотил коня. Посыльный спешился у дома госпожи Добролюбы, положил коробку на крыльцо, дёрнул шнурок и, лихо запрыгнув в седло, наддал лошади пятками, сразу пуская рысью. Что, по доброте душевной от чаевых решил отказаться в пользу вдовой богомолки?!!

Филин сорвался с места в карьер.

Заслышав цокот, парень обернулся… Лошадь ударилась в галоп, но против неуклюжего с виду жеребца, на короткой дистанции способному дать прикурить скакуну Повелителя, шансов у неё не было. Однако Вилль спешил не в погоню.

Госпожа Добролюба вышла на крылечко, огляделась и, обнаружив посылку, подняла.

Упущенные секунды ветром били в лицо. Аватар гнал коня, зная, что не успеет.

— Не открывайте!!!

Пятна рябиновых гроздьев расплылись кровавой мазнёй… Вереница домиков: палевых, бежевых, жёлтых… Девятнадцатый, двадцать первый, двадцать третий…

— Не открывайте! — Вилль отчаянно замахал рукой. — Не надо!!!

Женщина на пороге двадцать седьмого дома, удивлённо посмотрев на аватара, открыла коробку.

— Нет!!!

Вилля выбросило из седла взрывной волной и швырнуло на мостовую, крепко приложив затылком об лёд. Россыпь обломков изрешетила воздух, зачастила по ногам и животу, брызнула в лицо. Слух отключился сразу, а последним, что видел аватар, был бьющийся в конвульсиях, исходящий пеной Филин.