Екатерина Оленева - Невеста для Мрака (СИ)

К судьям вывели подсудимого. Немытые волосы космами падали ему на плечи, одежда сопрела и превратилась в лохмотья, лицо побледнело и осунулось, но красота этого человека до сих пор ещё останавливала взгляд. Фамильная красота лордов Дерри, которую так прославила Синьиэра.

— Поднимите руку, — хриплым голосом повелел судья подсудимому. — И поклянитесь перед Двуликими богами и Великим Собранием говорить правду, только правду и ничего кроме правды.

— Клянусь, — сказал подсудимый.

— Как ваше имя? — обратился судья по протоколу, хотя ему, как и всем присутствующим в зале было отлично известно имя человека, стоявшего перед ним.

— Крион Дерри.

— Где вы родились?

— В Черных Горах Панимонта, провинции Фиар, что вблизи Черных Земель.

— Сколько вам лет?

— Тридцать восемь лет и три месяца.

Обвинительное заключение гласило, что лорд Дерри не проявил любви и почтения к своему королю, соблазнил принца восстать против собственного отца, чем нарушил мир и спокойствие в королевстве. Лорд Дерри так же разжигал войну и мятеж с преступной целью отнять корону у законного владельца титула и чести. В заключении обвиняемому предлагалось ответить: виновен он или нет.

— Если сражаться за то, что считаешь правильным, является изменой, то — да! Я виновен, — ответил подсудимый.

Потом потянулись многочисленные свидетели.

По окончанию показаний лорд Акс вынес вердикт:

— Всё ясно, как божий день, не будем тянуть время, ибо у нас ещё много дел. Коль скоро факт измены установлен, говорить больше не о чем. Суду присяжных должно быть достаточно этих сведений. Отведите узника в камеру ожиданий.

Отсутствие судей было таким же кратким, как и их приговор: виновен.

Последовала стандартная формулировка вопроса о том, может ли подсудимый, признанный виновным, сказать, почему ему не должен быть вынесен смертный приговор, после признания его виновным в государственной измене?

Потом огласили сам приговор.

«Приговор, вынесенный по делу Криона Дерри, обвиненного и уличенного в государственной измене, в покушении на жизнь его величества короля Сиобряна III, в действиях, направленных против особы короля, а так же в том, что своими пагубными советами он подстрекал наследного принца к мятежу. Вследствие вышеизложенного герцог Крион Дерри будет препровождён на главную городскую площадь и там четвертован. Имущество его будет конфисковано в пользу королевской казны».

Лорда Дерри схватили, скрутили и увели.

Приговор был приведён в исполнении спустя неделю. На Главной Площади насладиться готовящейся казнью собралось не менее ста тысяч человек. Небольшой эшафот окружали отряды лучников и гвардейцев. Эшафот был низок, построенный с таким расчётом, чтобы его могли видеть лишь передние ряды зрителей или те, кому удалось занять место у окон домов, выходящих на площадь.

Для нас, королевской четы Дик*Кар*Сталов, было оставлено место на балконе Ратуши, где любящие подданные заранее приготовили нечто вроде пышной палатки, затянутой красным бархатом. Всё вокруг устлали коврами, повсюду расставили жаровни — день выдался холодным, дождь уже летел вперемешку с крупицами снега.

Мы появились, блистательные победители: Дик*Кар*Стал-отец, в длиннополом черном плаще, Дик*Кар*Стал-сын, в короткой черной куртке, расшитой черным позументом, без драгоценностей, которые принц так любил, но сегодня предпочёл оставить дома — не к месту и не ко времени сиять и сверкать. Принц выглядел угрюмым, бледным — оно и понятно. По слухам, их с дядей связывали нежные родственные чувства, и дядя был ему во многом ближе отца.

Я вышагивала за кронпринцем. За нами, высокими особами, следовал маркиз Виттэр — королевская надоедливая, но неизменная тень.

Толпа встретила наше появление не слишком бурными криками. Не исключено, что поменяйся мы с противником местами, народного ликования было бы куда больше.

Чинно, в ряд, мы, королевская чета, расселись в кресла.

— Прислонитесь к стене, Виттэр, — сказал Дик*Кар*Стал своему любимцу, которому кресла, понятное дело, было не положено, — вы устанете, друг мой. Это будет долгое зрелище.

Я слышала, как юный принц скрипнул зубами.

— Не слишком ли ваше величество добры? — холодно спросила я. — Маркиз Виттэр в состоянии держаться на ногах. Он для этого ещё достаточно молод.

Неизменная улыбка, «пленительная и чарующая», по отзывам рьяных придворных лизоблюдов, заиграла на лице рыжего:

— Похоже, я вновь вызвал ваше недовольство, королева?

Мой царственный муж, как всегда, смотрел на выходки своего любимца сквозь пальцы. Хотя его обращение ко мне было прямым нарушением этикета.

— Вам это несложно — заверила я Лэша Виттэра. — Достаточно просто появиться.

— Я здесь не по доброй воле, государыня. Четвертование не такое приятное зрелище, чтобы на него рваться.

Что тут скажешь? Все мы тут по принуждению.

— Маркиз Виттэр? — не удержался принц Фабриан от шпильки. — Вы, наверное, наслаждаетесь, присутствуя при четвертовании человека, в чьих жилах течёт королевская кровь? При казни по-настоящему благородного человека?

— Осторожней, сын мой, — предупредил Дик*Кар*Стал. — Вы называете благородным человеком моего врага.

— Я называю благородным человека, который растил меня в то время, как вы занимались другими делами!

— Государственными делами.

— А разве воспитание принца к ним не относится? — внесла свою лепту в разговор я.

Я не воспылала внезапной любовью к пасынку, нет, но я могла понять его чувства. Присутствовать на казни дорогого тебе человека тяжело, особенно если чувствуешь свою вину за происходящее. Дик*Кар*Стал не мог этого не понимать. Настаивая на присутствии Фабирана здесь, он действовал вполне осознано и очень жестоко. Всё его великодушие и снисходительность было не больше, чем трёпом. А на деле выходило то, что выходило.

— Не волнуйтесь, сын мой, — всё тем же саркастичным тоном проговорил Дик*Кар*Стал, — я велел передать палачам, чтобы они не слишком тянули.

— Благодарю за доброту, отец, — в голосе принца эхом отцу звучала неприкрытая язвительность.

Площадь расчистили, образуя широкое пространство вокруг эшафота, чтобы все присутствующие могли видеть казнь. Осуждённого сняли с повозки. Бледное лицо лорда Дерри выглядело измученным. На нём проступали пот и кровь, выражение неописуемого страха то и дело сменялось надеждой.

На что надеялся этот несчастный? На то, что смерть будет не такой мучительной, как её рисует воображение? На то, что в последний момент бывший шурин его помилует? Или это свойство сильных людей — надеяться до последнего, вопреки всему?