Возвращение (СИ) - Галина Дмитриевна Гончарова
Раньше-то ей сложнее было, она боярина с Настасьей делила. А та... уж себе честно скажем! Настасья вроде и не красивее Верки, а какая-то...
Не люб ей был боярин, вот оно что! А мужики ведь за той косточкой тянутся, которую не достать! Вот боярин к себе Настасью и тащил.
Но сейчас-то ее в деревню отослали! Нет ее здесь!
А Вера есть!
И она-то все сделает, чтобы стать не просто полюбовницей, а единственной. Чтобы надолго при боярине остаться. А может, и ребеночка от него рОдить?
Он хоть и старый, да что с того?
Ребеночка-то он и признать может, а когда нет, так хоть обеспечить. И Веру при себе оставить. Может ведь?
Так-то может, но тут еще как получится?
Может ведь и всяко сложиться? К примеру, Верку с ребенком в деревню отошлют, да замуж за кого выдадут? Ох, могут...
А не хочется.
Хочется-то при боярине! С ним и тепло, и уютно, и сытно, и сладко. А семья, дом...
Да не хотела Верка себе такого! На мать свою насмотрелась! Когда к тридцати годам старуха, и детей двенадцать штук, из них четверо выжило, а восьмерых Бог забрал... да и матушки уж пятый год как нет. И что?
Себе такое устроить?
Нет уж, Верка кто хотите, а не дура! Боярыня, вон, чуть моложе ее мамки, а жизни радуется! И Верка себе такого же хочет! А для того боярина к себе присушить надобно.
Но где ж знахарку найти?
Бабка Агафья?
Та точно может, как взглянет — аж мороз по коже прошивает! Только вот боярина она привораживать не станет.
Может, Верке сходить к кому? Только вот...
И страшно, и денег надобно, и грех это великий...
А и пусть!
Отмолит, небось! А пока.... Кого бы расспросить? А то ведь за такое и на дыбу попасть можно. Карают за колдовство нещадно.
Страшно.
Верка еще подумает. Но...
Боярин ведь!
И сытая жизнь рядом с ним. Просто так оно не дается.
* * *
Устя и понять не успела, что происходит.
Просто свистнуло коротко что-то, хлопнуло....
Захрипел и осел на землю Петр, хватаясь за грудь. А в груди у него торчало что-то красное, и рубаха кровью намокала.
Устя даже и не поняла сразу, что это — арбалетный болт.
А потом уж и поздно было.
Одна рука обхватила за шею, вторая прижала к лицу едко пахнущий платок.
Устя и пискнуть не успела, как сознание потеряла. И сила ее не помогла.
Почему-то только одна мысль беспокоила. Она же и стеклярус купила, и нитки шелковые, и несколько игл тонких...
Потеряют — УБЬЮ!!!
* * *
— Попалась птичка. В клетку везем.
Руди засиял, как ясно солнышко. Он-то ждал, что больше времени понадобится. А то и выманивать боярышню придется со двора. Ан нет!
Сама в ловушку прибежала!
И ждать не пришлось!
— Проблем не было?
— Холоп с ней был, успокоить пришлось.
— Насмерть?
— А то ж!
Арбалетные болты — дорогое удовольствие, так что Петра добили, болт забрали.
— Вот и ладно. Вы уж последите за ней, завтра с утра привезу кого надобно.
— Последим, не беспокойся.
— И девку не трогайте. Попугать можете, а чтобы серьезное чего — не смейте.
— Ты, иноземец, нам платишь — мы делаем.
Намек Руди понял, и в протянутую ладонь опустил кошель с монетами. Наемник открыл его, осмотрел содержимое и кивнул.
— Любо. Будем тебя, боярин, ждать.
— Как увидите, что едем, так сразу убирайтесь. Пусть девка одна побудет, связанная. Понятно?
Наемник кивнул и убрался.
Руди прошелся по комнате.
План царицы Любавы был прост и ясен.
Ежели Фёдору эту девку хочется, пусть он ее получит. Вот ему девка, вот уединенный домик... натешится — там посмотрим, что с ней делать. Останется жива? Договоримся, ей тоже позора не захочется. Можно и замуж за кого-нибудь выдать будет.
Будет при царице, а царевич к ней захаживать сможет, когда пожелает. А женить его... да посмотрим на ком, мало ли боярышень?
Удавит ее Фёдор?
Да и пусть ее, место глухое. Руди для такого дела сам за лопату возьмется, зароет наглую тварь! Не нравится он ей! Подлое дело он замышляет!
Подумайте только!
Вот стерва!
* * *
Боярин Заболоцкий чувствовал себя преотлично. День складывался хорошо, умиротворение и спокойствие царили в его душе.
А потом....
— Устя пропала!
Ежели боярина раскаленным прутом в заднее место ткнуть — и тогда б он так не взвился.
— ЧТО?!
Боярыня Евдокия руки к щекам прижала.
— Она за шелком пошла... и нет ее! По сию пору нет!
Боярин аж за сердце схватился.
Нет ее?! А делать-то что?!
Искать?
— Она ж не одна пошла?
— Нет. Петра тоже нету. Запропали оба.
Первое, что пришло боярину в голову.
— Сбежала?
Боярыня Евдокия так головой замотала, что кика набок съехала.
— Не могла она! Никогда! Недоброе что-то случилось!
Дураком боярин не был, и светелку Устиньи первым делом проверил. Но наряды ее все на месте были, уборы, обувка...
Вздумала б она бежать, так хоть перстни с собой взяла бы. Вот, лежат, бирюзой и жемчугом светят. Продать легко, унести тоже, в карман сунь — и иди. Никто не заметит.
Опять же, теплая душегрея осталась, а сама Устинья легонькую накинула, к вечеру в такой замерзнешь. Не лето уж. Рождественский пост скоро. И по утрам ледок ложится.
Значит, не думала надолго отлучаться, только туда-обратно до лавки.
Нет. Не сбегала она.
Это радовало. Все остальное боярина только огорчало.
Устинью искать надобно?
Да еще как! Но — вот именно, как?!
Шум поднимется, вовек Устя на отбор царский не попадет. Сплетни змеями поползут ядовитыми, клыками вцепятся. То ли было что, то ли не было... опозорят девку!
А не искать?
Тоже — как ее оставить? А как убьют? Обидят? Уж всяко не для доброго дела девку похищают!
А делать-то что?!
Куда кидаться, к кому?!
Боярин за голову схватился. А за окном уж и смеркается. В ночь ее искать?
А где?
И как искать? По Ладоге бегать, да орать: 'Устя!'? Опять неладно!
Так что... поступил боярин проще некуда. Отправился к себе в горницу, да и хлопнул стакан крепкого вина. А потом и второй. Вдруг какая идея и появится?
Идея оказалась вредной, и к боярину не пришла. А боярыня, как ни старалась распихать мужа, так ничего и не сумела сделать.
Самой приказы отдавать?
Да она бы
