Ольга Родионова - Мой ангел Крысолов

— Мы с Нетой отнесем Макса и вернемся за тобой, — сказал Тритон. — Померзнешь еще немного? Не превратишься тут в сосульку?

— А может, я доплыву? — с надеждой спросил Птиц. — Далеко здесь?.. Чайка говорила, вроде, близко…

— Для чайки, может, и близко, — твердо сказал Тритон, — а ты все-таки дождись нас. Так будет лучше. Куда ты собрался плыть замерзший и в темноте?.. Мы тебе факел оставим, его Огневец обработал, будем надеяться, не погаснет до нашего возвращения. Какое-никакое, а тепло. И возьми мою куртку, она сухая.

— А вы как в темноте полетите?

— А куда нам факел — в зубы брать?.. По чутью полетим. Мы же только что этим путем прибыли — след еще остался. Надевай куртку. Вот так. Нета, выдержит Макс?

Нета сосредоточенно кивнула.

— Думаю, выдержит, но надо спешить. У него жар, правая рука сломана в двух местах, и раны на голове мне не нравятся. Их надо срочно промыть пресной водой. Летим, Тош. Ты сильней меня, возьми справа… руку осторожно, и старайся не шевелить. Сможешь?

— Ага, взял.

Сэр Макс застонал, не открывая глаз.

— Ну-ну, — сказала Нета, подхватывая его слева. — Потерпите, вы же у нас храбрый… вы же у нас капитан… бедный мой мальчик…

— Пока, Птиц, — Тритон оттолкнулся ногами от мокрого камня. — Жди, мы скоро.

И они скрылись в темноте.

Птичий Пастух запахнул куртку поплотнее и приготовился ждать. Сильно мерзли босые ноги — башмаки он потерял в море. Свет оставленного Тритоном факела ложился на спокойные волны масляными бликами. Там, внутри темных волн, что-то шевелилось. Водоросли. Тени. Прядь водорослей золотисто блеснула, поднялась к поверхности. Птиц вздрогнул и протер глаза. Померещилось. Тихий смех пронесся над поверхностью воды, рассыпался нежнейшим колокольчиком и замер. Мавка!.. Птичий Пастух отшатнулся и поспешно встал. Все было тихо. Он осторожно наклонился, освещая волны у самой скалы, и застыл, едва не выронив факел: там, в воде у поверхности плыли женские волосы, обрамляя самое прелестное лицо из всех, какие ему когда-либо доводилось видеть. Это лицо улыбалось ему сквозь толщу воды, как сквозь бутылочное стекло, золото и зелень смешивались и расплывались перед его глазами, обещая, баюкая и дразня. Птиц, обмирая, смотрел и смотрел на эти губы, на чистый лоб, плывущие волосы и таинственно мерцающие глаза. Его качнуло. Колени дрогнули и подогнулись. «Иди ко мне», — шевельнулись нежные губы. Птиц хотел отстраниться и не смог. Сознание спуталось. Он что-то пробормотал и прикрыл глаза. Волны раскачивали скалу, точно колыбель, раскачивали его тело, медленно пульсировали в мозгу, тошнотой подкатывали к горлу. Он не сопротивлялся. Раствориться… Раствориться… Плыть… Засыпая, впадая в забытье, обморочно заволакиваясь зеленоватым туманцем, содрогаясь от предсмертного наслаждения… «Иди ко мне… Иди…». Где-то тревожно крикнула чайка. Ему было уже все равно. Свет померк. «Иди сюда…». Он качнулся, пальцы ослабли, Птиц выронил факел. Это его и спасло: пламя, завороженное Огневцом, рванулось и лизнуло босые ноги. Птиц очнулся от боли в тот момент, когда факел свалился в воду и потух, зашипев. Золотые волосы метнулись прочь, адский вопль пронесся над морем, завершившись раздраженным визгом. Чешуйчатая рептилия взвилась из воды на мгновение и обрушилась назад, далеко от скалы, подняв огромный фонтан брызг. Птерикс схватился за голову и стоял, покачиваясь на слабых ногах, как былинка на ветру, пока душераздирающий визг не затих вдалеке. Потом опустился на мокрые камни и лег, дрожа и стуча зубами, спрятав лицо в ладони, как маленький мальчик, которому приснился страшный сон. Чайка опять закричала. У него не было сил ответить. Чайка метнулась сверху, из темноты, камнем упала к нему на плечо, клюнула ледяные пальцы и крикнула снова. Птиц нащупал гладкие перья, погладил. Его трясло, как в лихорадке.

«Вставай! — кричала чайка. — Птиц, вставай же!.. Ты что, заболел?»

Тритон еще раз встревоженно потряс друга за плечо и обернулся к Нете.

— Ничего не понимаю… Давай перетащим его на остров скорее. Я такого еще не видел…

Птиц стучал зубами и молчал. Косил диким взглядом, но, кажется, не узнавал ни Тритона, ни Нету. Отродья поспешно сгребли его в охапку и полетели к острову. Птерикс болтался у них в руках, точно куль с мукой.

К ним со всех ног бросилась Мэгги, но ее Птиц тоже не узнал. Целительница, хлопотавшая вокруг раненого капитана, передала заботу о нем испуганной Рут и присоединилась к Нете и Жюли, которые осматривали Птичьего Пастуха.

— Никаких повреждений… Он не ранен, — Нета недоуменно посмотрела на Целительницу и пожала плечами. — Мы же недолго отсутствовали, Лина. Только отнесли Макса — и сразу назад. Что могло случиться за это время?..

Целительница приложила руку ко лбу птерикса и нахмурилась.

— Мне кажется, я знаю… Похоже, его Морина отравила. Ах, как нехорошо…

— Морина?..

— А ты не слышала про это?.. Странно. Вы же приморские. Неужели у вас Морина не водится?

— Да что за Морина такая?

— Ну, Морина. Любовь морская. Я сама не видела, но моряки рассказывают, что появляется, вроде бы, девушка дивной красоты из воды. Устоять перед нею совершенно невозможно — настолько прекрасна. Ну, и зовет к себе, манит, потом ласкает… и залюбливает насмерть неосторожных. Говорят, у нее ядовитое дыхание.

— А что она такое, эта Морина? — спросила Жюли, с жалостью глядя на невменяемого птерикса. — Отродье?

Лина пожала плечами.

— Я же сама не видела ее, не могу судить. Слышала, будто она чудовище, водяная змея… Но вот Аранта тоже может перекидываться во что захочет — так что, может, и отродье.

— Да какая разница! — Мэгги сморщилась, растолкала подруг и обняла Птичьего Пастуха. — Змея она или не змея, надо же что-то делать!.. Птиц, любимый, посмотри на меня, пожалуйста. Посмотри, это я. Это Мэгги. Птиц!..

Птичий Пастух смотрел куда-то поверх ее головы и не реагировал ни на слезы, ни на поцелуи.

Нета, Жюли и Лина переглянулись.

— Мне кажется, раз она его отравила, то можно попробовать лечить, как будто это простой яд, — нерешительно сказала Жюли. — Давайте почистим, вдруг поможет?

— Правильно, — Лина одобрительно кивнула. — Нета, по-моему, его надо убаюкать на всякий случай, мало ли что.

— Яблоки.

На кромке зыбкого света, падающего от костра, стоял Кей.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Целительница, игнорируя его вечную усмешечку.

— Почистить после Морины мало, — пояснил островитянин. — Яблоки нужны. Свежие. А то яд останется глубоко внутри. С виду незаметно, но… У нас на Островах от этой Морины столько народу полегло, жуть. Я сам ее видел. В детстве. Меня Учительница еле выходила. Столько яблок мне скормила, до рвоты. Я с тех пор ни на яблоки, ни на девушек смотреть не могу — тошнит.