Когда погаснут все огни - Анастасия Вайсбах
Хао Сюаньшэн не сдержал потрясенного возгласа. А Дин Гуанчжи ощутил, что у него голова идет кругом. Это было слишком даже для заклинающего. Оказаться в одних стенах с тем, кто в древности чуть не пошатнул основы мира и, чтобы исправить это, совершил страшные преступления? Дин Гуанчжи не знал, какое из охвативших его чувств сильнее — благоговейный ужас или запредельное отвращение.
Сяохуамей явно не ожидала, что старейшина признается так просто. Что произнесет это с таким спокойствием. Лисица обессилено умолкла, глядя на Байхэ сухими глазами.
— Ты убил его. Его, верившего тебе, несмотря на все твои дела. Желавшего помочь тебе исправить содеянное и защитить людей. Ты вырвал ему сердце. И мне тоже, — ее голос звучал все тише и тише.
На темные, чуть приподнятые к вискам глаза старейшины ни разу не опустились веки.
— Да. Я сожалею. Но не было тогда в мире иной души и иного сердца, чтобы замкнуть Бездну. Отмеченные сильные души… редки.
Хао Сюаньшэн, поднявшись, приобнял Сяохуамей за плечи, явно желая поддержать и успокоить Меняющую Облик. Его лицо искажали гнев и ярость.
— Старейшина. Вы наслекли на бессмертных проклятие Небес, обрекли нас на это существование!
— Я две тысячи лет несу это знание в сердце и стараюсь вести Пять Дворов к искуплению и прощению.
Ярко полыхнувшая ярость Хао Сюаньшэна обожгла чувства Дина Гуанчжи. Она была так сильна, что заклинающему хотелось с воплем броситься прочь. Если страдание Сяохуамей вызывало сочувствие, то гнев Хао Сюаньшэна вселял страх. Бог войны, которого обратили в неживую мерзость в полушаге от вознесения — вот кто стоял рядом с лисицей.
— Мы отсечены от энергий мира и покрыты позором — твоим позором! Даже те, кто пришел через столетие, через тысячу лет после твоих преступлений! — каждое слово походило на презрительный плевок.
— Да. И я не даю забыть об истинном назначении бессмертных — так, как некогда забыл я сам. О том, для чего Госпожа Черного Жемчуга сотворила отмеченные души, — голос старейшины звучал безмерно устало, — чтобы уберечь от пути отступников, пирующих на трупах слезами и кровью смертных и ищущих способ вновь разомкнуть Врата Бездны. Они ведь ищут его и сейчас.
Хао Сюаньшэн стиснул зубы. Его лицо выгладело так, словно он боролся с сильнейшей болью. Сяохуамей легко накрыла его пальцы своими.
— Линлинь. Что она знает?
— Она знает все. Но просила не говорить тебе, чтобы не увеличивать твои страдания.
Хао Сюаньшэн чуть прикрыл глаза.
— Люди и Многоликие — не твои игрушки… Байхэ.
— Знаю. Пусть и не сразу понял это.
В зале стало тихо. Дин Гуанчжи боялся дышать, чтобы не привлечь к себе внимания. Однако Сяохуамей вспомнила о нем. Подарив замершему заклинающему теплую дружескую улыбку, она мягко высвободилась из рук Хао Сюаньшэна.
— Нам нужно вспомнить о нынешнем дне. Отмыкает то, чем замкнуто…
— Потомок соколиной крови император Цзиньяня умер мирно, — Байхэ не стал снова надевать маску, — его сына Шэнли охраняет судья Чжу… и, полагаю, генералу Хао лучше к нему присоединиться.
— Потомок моего брата — молочный брат принца Шэнли. Как я могу предстать перед ним и открыть, что род Хао покрыт не честью, а позором?
— Мы найдем объяснение, — Байхэ не требовалась безликая нефритовая маска, чтобы являть вид полной невозмутимости, — будем также уповать на искусство дворцовой коллегии Цзиньяня и оградительные заклинания дворца, что хранят принца Шэньгуна и его нерожденного сына.
Дин Гуанчжи не верил собственным ушам. То есть им предполагается просто… ждать? Ждать, когда багровая звезда погаснет, и силы мира вернутся в равновесие?
— Верно, ученый Дин из Лацзы, — предвечный, полный древнего знания взгляд старейшины, казалось, проникал в душу до самого дня, без труда читая ее, как свиток с повестью, — ждать и слушать мир. Но быть готовыми в любой миг действовать, если события будут немилосердны.
Глава 26
— Государыня. Слуга смиренно и почтительно докладывает. На священном ларце соколиной печати из запретного покоя нет следов рук тех, кому не должно касаться его, — Фэн Иньчжи склонился перед занавесом, за которым угадывался бледный призрачный силуэт императрицы Синьюэ, — ни малейших следов колдовства или ворожбы. Никаких повреждений замков и священных печатей, что замыкают запретный покой. Ни единого признака того, что его порог переступал тот, кому не должно.
В ответ не раздалось ни звука. Фэн Иньчжи всей кожей чувствовал хлещущий плетью гнев и одновременно леденящее замешательство, что владели скрытой за занавесом женщиной. Воображение услужливо рисовало заклинающему образ слепой змеи, готовой стремительно броситься в любой миг. Поэтому тихо прошелестевшие над головой слова придворной дамы, дозволяющие ему удалиться, Фэн Иньчжи воспринял с почти постыдным облегчением.
Когда глава дворцовой коллегии гадателей удалился, занавес отвели в сторону, повинуясь резкому жесту императрицы. Перед братом и дядей она не скрывала свой лик.
— Нужно что-то предпринять, — министр церемойний Моу Линжэнь был темнее грозовой тучи, — то, что печать так и не обнаружена, создает большие затруднения, государыня племянница. Но отсутствие определенности, пусть и видимой, способно создать затруднения стократ большие.
— Нужно начать дознание. Я уверена, жизнью своей готова поручиться, что виноват Юн Ичэн. Он всегда вертелся рядом с Чжучжэн, его племянница обручена с молочным братом Шэнли, — Синьюэ в волнении поднялась на ноги и начала ходить по возвышении, сплетая и расплетая пальцы.
— Пока нет признаков того, что партия Его высочества Шэнли злоумышляла против Его высочества Шэньгуна, мы не можем… — осторожно начал минист Моу.
— Проклятие, которое написала кровью Чжучжэн — не злоумышление? — Синьюэ резко развернулась. Некрашеные шелка широких траурных одежд взвились вокруг нее подобно савану призрака, — они давно незаконно стакнулись с тайными заклинающими и творили нечестивую волшбу!
— Кто, будучи в отчаянии, не проклинал врага? — генерал Моу Чжэнгуань покачал головой, — и даже в этот час ее слова не были направлены против принца Шэньгуна. Раз так — дознанию должны быть подвергнуты все пятеро сановников двора, что имеют право доступа в запретный покой. Дознаватели не посмеют нарушить обеты Небесной принцессы Линлинь. Значит, со всей строгостью допросят всех пятерых.
— Министр Ло уже пожертвовал одним из своих сыновей. Мы не можем… — Синьюэ покачала головой, — однако освободить его от дознания…
— Это все равно что повесить его на мишень лучшикам, — закончил за императрицу ее брат, — лучшего способа дать повод подозревать его, а с ним и нас, мы не отыщем.
— Раз уж заговорили о Небесной госпоже Линлинь, — Моу Лижэнь
