В. Бирюк - Догонялки

У Потани со Светаной были дочка — Любава, да сын — Плаксень. Прозвание вполне по характеру его. Родился он от блуда владетеля Рябиновкого Акима Яновича Рябины и рабыни его Светаны. О чём вся усадьба знала. Светана, сойдясь с владетелем-вдовцом при живом-то муже, искала себе в том выгоды, чуть ли не в хозяйки вотчины метила. И брюхом своим, а после и народившимся сынком — хвастала. Владетеля, сынов не имеющего, то отпрыском этим приманивала, то — попрекала. Аким же, оставшись вдовцом, по естеству своему мужскому то подпускал её к себе, то дочерью своей Марьяной и другими пристыжаемый — прогонял. Тако же — и сынка своего Плаксеня.

Ложное положение сего дитяти во всю меру проявлялось и в отношениях дворни, а особливо — сверстников. То все были добры к сему ублюдку и даже и заискивали, то, безо всякой с его стороны причины, начинали дразнить да унижать и даже и бивали жестоко. От того образовался у сего младенца характер вздорный, слабый, но и злобный.

Не имея часто сил дать отпор обидчикам своим, кои собирались в немалом количестве, привык он хитрить да прятаться, откупаться да обманывать. Так, в первое же наше знакомство, погнал он свою сестру Любаву мне для забав постельных. Хоть и была Любава ему едва ли не единственной защитой, превосходя сверстников его и других детишек дворовых силой и ростом, но тщился сей Плаксень сестрицей своей меня подкупить.

С годами сей мерзкий характер отнюдь не изменился к лучшему, но лишь многими хитростями приукрасился, новыми гадостями преумножился. Я же, к стыду своему, до души его достучаться не сумел, не имея на то довольно сил и времени. Может, кто и скажет: на то воля божья была. Да только я-то про себя знаю — не сумел. От чего и случилась для всей Святой Руси великая радость несказанная. И — несказанная, и — несведомая. Окромя меня да ещё одного человека на Святой Руси никто не знал, не ведал — какова «чаша кровавая» нам предназначена была.

Плаксень сей, как и большинство людей моих из Рябиновкой вотчины, перебрался со временем ко мне во Всеволжск. Но в кругу новых сотоварищей своих проявил он в полной мере и злобность, и лживость, и иные таковые же душевные качества. Наконец, учинив особливую шкоду противу воспитателей отроков, устремился он более всего избежать положенного наказания. Для того спрятался на судах проходившего купеческого каравана. А будучи корабельщиками обнаружен, слёзно просил их не выдавать и увезти в края дальние.

Как стало мне позднее ведомо, с караваном купцов кызылбашских прошёл он по Волге. В низовьях же был продан другим купцам — самаркандским. Так и ушёл он в Самарканд и след его на многие годы затерялся.

А ныне вот сошлись вести из разных мест, и могу про дела его далее рассказать.

Переменив пару раз господ своих, Плаксень попал рабом в один из караванов, что ходят ещё далее на восток, в страну Сун. Дорогою новый владелец его уступил мальчишку местному князьку. Плаксень волосом рус был, что в местностях тех есть редкость немалая. Вот и купил местный князёк уродца для забавы. Забава же состояла в подарке сего отрока другому местному князю из народа монгол, из племени тайчиутов — Тартугаю-Кирилтуху. Подарок же сей был с издёвкой.

По преданию, Алан-гоа, проматерь сего народа, родила пятерых сыновей, причём троих младших, которые и числятся родоначальниками собственно монголов («нирун») она родила в блуде, уже после смерти мужа. Когда же двое старших её сыновей стали стыдить свою вечно беременную матушку-вдовицу, то она им отвечала:

— Вы, двое сыновей моих, Бельгунотай да Бугунотай, осуждали меня и говорили между собой: «Родила мол, вот этих троих сыновей, а от кого эти дети?». Подозрения-то ваши основательны. Но каждую ночь, через дымник юрты, в час, когда светило внутри погасло, входит ко мне светло-русый человек; он поглаживает мне чрево, и свет его проникает мне в лоно. А уходит так: в час, когда солнце с луной сходится, процарапываясь, уходит, словно желтый пес. Что ж болтаете всякий вздор? Ведь если уразуметь все это, то выйдет, что эти сыновья отмечены печатью небесного происхождения. Как же вы могли болтать о них как о таких, которые под пару простым смертным? Когда станут они царями царей, ханами над всеми, вот тогда только и уразумеют все это простые люди!

От пятого, самого младшего сына Алан-гоа, Бодончара, по прозвищу Простак, ведёт своё происхождение славный в тех краях род Борджигинов.

Подаренный русоголовый рабёныш был живым намёком: корми сопляка сего и он, когда ты сам, хан, помрёшь, будет брюхатить, подобно вашей проматери, твоих жён. И станут те ублюдки — «царями царей, ханами над всеми». И над детьми самого Тартугая — тоже.

Отказаться от подарка Тартугай не мог, но, уязвлённый в гордости своей, искал повод извести Плаксеня до смерти. Отрок же, видя такую к себе от хозяина неприязнь безо всякой его вины, пребывал в страхе великом и всякими способами старался не допустить ошибки какой-нибудь.

Среди прочих колодников был в том становище и родственник Тартугая по имени Темуджин из рода Борджигинов. 16-го числа Первого летнего месяца в год 1166 от Рождества Христова племя это праздновало Полнолуние веселым пиршеством на крутом берегу реки Онон. Расходились люди с праздника, когда уже заходило солнце. На это празднество Темучжина привёл, по приказу хана, Плаксень. Выждав время, когда все праздновавшие разошлись, Темучжин бежал от слабосильного сопроводителя своего, вырвавшись у него из рук и ударив его по голове своей шейной колодкой. Ибо были они почти ровесниками, а ни силы, ни сноровки в драке — у Плаксеня, привыкшего исподтишка гадости делать, не было.

Темуджин, опасаясь, как бы его не заметили, скрылся в воду. Он лежал в заводи лицом вверх, а шейную колодку свою пустил плыть вниз по течению. Между тем, Плаксень, в страхе от неизбежного наказания, громко возопил:

— Упустил я колодника!

На его крики со всех сторон стали собираться люди. Они тотчас же принялись обыскивать рощу Ононскую: светил месяц, и было светло, как днем. Работник хана Тортугая, сулдусский Сорган-Шира проходил как раз мимо того места, где Темуджин лежал в заводи. Он заметил беглеца и сказал:

— Вот это дело! За то, видно, ты и не мил своим братцам, что так хитер; что:

Во взгляде — огонь,

А лицо — что заря.

Но не робей, так и лежи, а я не выдам! и проехал дальше. Плаксень же, не имея навыка поиска сокрытого в местностях диких, смотрел более не на кусты и деревья, но на людей. Не увидев Темуджина в водах речных, он, однако, углядел заминку Сорган-Шира, и, подойдя к заводи, где скрывался беглец, в досаде от непонимания причины сей заминки, топнул босой ногой по воде. Разбежавшаяся от сего топанья волна плеснула во все стороны, и залила Темуджину выставленные над поверхностью заводи ноздри. Он захлебнулся, закашлялся и выскочил из своего тайного убежища. Однако колодка его от рывка запуталась в прибрежной траве, так что кашляющий, задыхающийся и беспорядочно мечущийся беглец вновь упал в воду. Когда сбежавшиеся люди хана вынули Темуджина из вод реки, то откачать его уже не смогли.