Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки – рейхсфюрст

Я взглянул на него искоса, этот новоиспеченный герцог далеко не дурак, смотрит вглыбь. Мне понравился еще тогда, когда увидел впервые. У нынешних модных башмаков носки настолько длинные и загнутые кверху, что записные щеголи привязывают их за кончики шелковыми шнурками и крепят к поясу. Мидль при дворе оказался один в нормальных башмаках, а когда я его спросил ехидно, чего это он не как люди, он сослался на свою провинциальность, мол, из медвежьего угла, там так не носят.

Вообще–то я сам ссылался да и теперь еще иногда ссылаюсь на свою медвежесть и темность, когда хочется от чего увильнуть, так что у Мидля есть и чувство юмора, и чувство меры.

— Я рад, — сказал я, — что мы поговорили. Я вас уважаю, сэр Мидль. Вы достойный человек и… можете быть хорошим другом. Надеюсь, когда–то и у нас это получится, а пока я завидую тем, с кем вы дружите… Сказать честно, я намеревался отбыть сегодня сразу же после завтрака, однако некоторые неожиданные дела задержали…

Он проговорил медленно:

— Не связано ли это с тем… что несколько благородных лордов отбыли в великой спешке, вон граф Ланкашнер даже шляпу обронил и не стал терять время, чтобы вернуться и подобрать…

— Вы проницательны, — похвалил я, хотя что тут проницательного, но нам в нашей ситуации лучше всего почаще нахваливать друг друга. — Замечаете такие важные мелочи и умело связываете причины и следствия!..

— Значит…

— Вы угадали, — сказал я с одобрением, стараясь сделать его заметным. — Но не огорчайтесь, через неделю они вернутся.

Он слегка наклонил голову.

— Это… приятно. Барон Томлинсон прекрасный рассказчик, а граф Ланкашнер вообще незаменим. Да и… друзья они мои, ваше высочество.

— Ричард, — сказал я. — Можете, сэр Ричард. Мы с вами в некотором роде родня, сэр Мидль. Леди Франка, сама того не желая, свела нас… Думаю, Господу это было угодно.

Он перекрестился и пробормотал:

— Во имя Господа…

— Во имя, — повторил я. — Так что я вынужден буду погостить еще у вас с неделю, пока вернутся благородные лорды Томлинсон, Ланкашнер, а также, предполагаю, Джижес Крейст и виконт Кэвин Майкл. Собственно, если уж совсем честно, но это между нами, я мог бы их и не ждать, но все равно жду еще несколько… да, очень несколько человек…

Он проговорил ровно, не выказывая недоумения:

— Сколько приготовить постелей?

— Мы не будем ночевать в замке, — ответил я. — Я их встречу и… поедем дальше.

Он пробормотал:

— Звучит очень таинственно. Сэр Крейст сразу же предположил бы, что у вас свидание с очень знатной дамой, у которой дико ревнивый муж…

— Но вы так не думаете, — заметил я.

Он пожал плечами:

— Нет, конечно. Я не понимаю большинства ваших мотивов, но это свидание с дамой… да еще с такими трудностями… нет, это были бы уже не вы, сэр Ричард!

— Спасибо за комплимент, — сказал я. — Но не раскусывайте меня слишком глубоко, сэр Мидль. В чем–то мы должны остаться такими, какими показываемся публике.

Он сдержанно поклонился.

— Я бы не осмелился, сэр Ричард. Редко кто из нас появляется на людях без хотя бы панциря. А многие вообще в доспехах с головы до ног. Я редко вижу людей полностью открытых. Они доверчивы, но их так легко обидеть!

Я посмотрел на него внимательно, стараясь делать это не слишком явно, на кого намекает, кандидатур несколько.

— Да, сэр Мидль. Увы, сэр Мидль… Что–то я устал сегодня. Отправлюсь–ка на отдых, я от ожиданий устаю больше, чем от самых кровавых сражений.

Он сказал учтиво:

— Позвольте пожелать вам спокойной ночи, ваше высочество.

— И вам, ваша светлость.

Мы старались не смотреть друг на друга, понимая, что у нас обоих за спокойные ночи, но рыцари о таких вещах вслух не говорят.

На вторую ночь Франка не стала стесняться меньше, скорее — больше. Мне показалось, что начинала вдумываться, в каком простом, с точки зрения ее отца, браке состоит, и в каком очень не простом, на ее взгляд.

Не знаю, как Мидль, но мои мысли заняты тремя армиями, что сейчас идут через Шателлен, и когда трепещущая от стыда Франка вошла в комнату и в полной темноте разделась, чтобы тут же шмыгнуть ко мне под одеяло, я переключился на лирику с некоторым трудом, что тоже было как–то истолковано в том духе, что я страдаю и мучаюсь, ага, еще как, кто спорит…

С утра, быстро позавтракав и не глядя на сгорающую со стыда Франку, что не смеет поднять глаза ни на Мидля, ни на меня, ни на кого из гостей, я вышел из замка, где свистнул Зайчика, а толстого жруна и звать не нужно, прибежал и начал подпрыгивать в нетерпении, ну что за черепахи две такие медленные…

Я выехал шагом, затем, как уже привыкли, пустил вскачь, в галоп, карьер и затем в то безумство, когда ломимся сквозь встречный ветер, медленно разогреваясь, как входящий в атмосферу болид, и сам ощутил, что не только озверел от безделья, но даже играть безумного меджнуна уже неохота, приелось, чего–нибудь бы рыбного… Может быть, сделать вид, что увлекся другой ледей?.. Нет, так оборву крылья бардам, уже все корпят над складыванием слов в строфы, а струны пощипывают, томно закрывая глаза. Кто я такой, чтобы мешать становлению зачатков куртуазной культуры… Меня забудут, а удачную песню — нет.

Видимо, я что–то слишком разогнался, Шателлен уже позади, а я ни одной армии не встретил… Впрочем, мы сами прем не по тем дорогам, что наметили с Найтингейлом, иначе бы подавили массу народа, а когда проскакиваешь в сторонке, то могли и не заметить даже армию, особенно если ту отделила полоса леса, а вдоль дорог часто растут деревья…

Сильно раздосадованный, я хотел уже повернуть Зайчика, но впереди выросли величественные стены Савуази, равных которым нигде не видел, ими можно охватить целое королевство, а высокие и неприступные настолько, что о взятии столицы до сих пор говорят в королевстве с почтительным ужасом, крестятся, когда упоминают мое имя, сплевывают через левое плечо.

— Вперед, Бобик, — сказал я с неохотой, — раз уж промахнулись… мимо станции, то заглянем, погоняем всех, как без этого.

Во дворце моментально все задвигались быстрее, едва я, красиво и гордо подбоченясь, промчался по аллее сада к королевскому дворцу.

Стражи у входной двери не сдвинулись с мест, я бросил повод одному из придворных и велел строго:

— Отвести в конюшню, но не привязывать!.. Бобик, а ты со мной.

Едва вошел в холл, навстречу бросился сэр Ортенберг, на лице тревога и готовность принять все меры, которые я сочту нужным, но я лишь сказал величественно:

— Всем вольно!..

И прошел через залы и переходы в свой кабинет, здесь свежо, поверхность стола блестит, словно только что вытерли мокрой тряпкой, а затем тщательно протерли сухой, убирая следы от пролитого кофе.