Марина Ефиминюк - Магические узы

Высунув нос в студию, я обнаружила, что светильники потушены, и на высоких окнах распахнуты ставни. Теперь через стекло внутрь любознательно заглядывала полная огромная луна, повисшая на чернильном небе. Голубоватое свечение наколдованного видения рассекало темноту. Ратмир откинулся на подушки продавленного дивана, уставившись бессмысленным взором мимо экрана.

− Покажи спальню, − резко произнесла я, и мужчина, кажется, вздрогнул.

Он, молча, встал и направился к одной из дверей в смежные комнаты, которая распахнулась с кряхтящим скрипом.

− Спокойной ночи, − прижимая к груди ботинки, возвращенные после побега, я скольз-нула в спальню. В пустой комнате стояла лишь огромная кровать, а на стене висела яркая кар-тина, похоже, нарисованная рукой хозяина студии. На ярком полотне две алые фигуры непри-стойно прильнули друг к другу в блаженном экстазе.

Озираясь, я в смущении переминалась с ноги на ногу. Ветров чуть кивнул, и закрыл дверь, оставив меня в гордом одиночестве, от глухого разочарования кусать губы. Забравшись в одежде под тонкое стеганое одеяло, я тряслась и понимала, что после сегодняшних опасных приключений заснуть мне не удастся ни за какие божественные блага.

Собственно, борьба с бессонницей закончилась к середине ночи, когда таращиться на нескромное изображение извившихся на картине тел не осталось сил. Дом погрузился в гробо-вую тишину, а тьма стала еще гуще. Студия опустела, только подмигивал огонек пирамидки с мороком видения, да беспрерывно играли краски на холстах.

С темнотой я не дружила с самого детства и, стоя на пороге, набиралась смелости, чтобы пересечь огромную комнату и добраться до ванной, где прямо из-под крана можно было нахлебаться холодной воды, чтобы запить горький комок, стоявший поперек горла. Ни от хлопка в ладоши, ни от громкого настырного щелчка пальцами светильники не загорелись, как будто издеваясь над моей фобией. На счет три я сорвалась с места. Наверное, скорости, с какой мне удалось пересечь помещение, позавидовал бы любой стремительный аггел. Даже ветер в ушах засвистел.

Рывком я распахнула дверь ванной комнаты, окончательно утонув в беспросветном мра-ке, и внезапно услышала звонкий всплеск воды. Из груди едва не вырвался вопль, уши исте-рично задрожали, и меня бросило в холодный пот. В кромешной тьме резко и ярко вспыхнули два желтых глаза, и низкий женский голос, явно не приученный к межрасовой речи, чуть растягивая слова, произнес:

− Малыш, не зажигай свет…

Наверное, мой испуганный крик, заполнивший в одночасье студию, услыхали все без исключения соседи, если, конечно, они жили в здании. Будто ошпаренная я выскочила из ком-натки.

Из спальни вылетел полуголый взлохмаченный Ратмир, едва успевший натянуть бол-тавшие на бедрах и звякающие бляхой ремня штаны. Одним коротким хлопком он зажег све-тильники, и бросился ко мне, вероятно, ожидая обнаружить страшные ранения.

− Что случилось?!

− Там! − я ткнула дрожащим пальцем в сторону распахнутой ванны, и Ратмир застыл, как вкопанный, не дойдя нескольких шагов. Тревога на его лице медленно сменялась холодной бесстрастностью. Взор стал отстраненным, а руки спрятались в карманы портов.

− Это твой друг?! − потребовала я ответа, чувствуя, как глаза горят от подступивших слез. − Он это она?!

− Я и не говорил, что мой друг мужчина, − сдержанно отозвался Ветров, снисходительно разглядывая меня, как вздорного и уродливого, а потому вызывавшего жалость ребенка, внезапно возмутившегося отражением в зеркале.

− Это я и так поняла, но она аггелица! − вырвалось у меня. Через гневную пелену пробивался тонкий голосок рассудка, что правильнее в этой ситуации, конечно, заткнуться и вспомнить о собственном достоинстве. В конце концов, у меня не было никаких прав устраивать сцены, приличествующие жене, только ревность удавом стискивала горло. Катастрофично, но Ратмир прекрасно понимал причину необоснованного гнева.

− А ты кого там рассчитывала найти? − пожал мужчина плечами.

− Я, вообще, не рассчитывала там кого-то найти! − взвилась я. В груди горело от разоча-рования. Он притащил меня к своей подруге! Господи, о чем я только думала?!

Отчего-то дышать стало очень тяжело, практически невозможно. Повисла напряженная тишина, лишь раздавалось мое сердитое сопение.

− Мальчики, − произнес за спиной низкий женский голос, заставивший круто развер-нуться на пятках, − если вы закончили, то, Рат, принеси мне полотенце.

Я едва не отшатнулась от вида обнаженной аггелицы, картинно упершей руки в крутые бока. Ее нагота выглядела прекрасной и вызывающей. Гладкая кожа с нехарактерным аггелам розоватым оттенком, как будто потускнела от воды. Длинный хвост свернулся кольцами у предплечья. Меня передернуло.

− Да, Ветров, принеси своей подруге полотенце! − прошипела я, окатив его презритель-ным взором, и скрылась в выделенной мне спальне. Прежде чем дверь захлопнулась, отрезая комнатушку от помещения, до меня донеслась непонятная фраза, произнесенная хозяйкой на языке аггелов.

− Ты говоришь глупости! Я не смотрю на него, как на хорошенькую девицу! − отрезал в ответ Ратмир на межрасовом, пресекая дальнейший спор.

Уязвленная гордость нашептывала, что прямо сейчас стоит обуться и уйти, зато трезвый рассудок приказывал остаться в безопасности студии и не делать того, о чем потом жестоко пожалею. Глухо застонав над собственной глупостью, я плюхнулась на кровать и, зажмурив-шись, схватилась за голову.

Похоже, мы прекрасно разместились втроем в двух соседних спальнях!

Наверное, на следующий день я бы не нашла в себе силы встретиться с Ветровым стар-шим в одной комнате и просидела бы до вечера затворницей, если бы не появившийся с самого утра Док. Его мягкий грассирующий голос прозвучал в студии и выманил меня, словно трусли-вого котенка, поластившегося на кусочек вяленого мяса.

Помещение, подавлявшее в ночи и расцвеченное необыкновенными картинами, заливал солнечный свет, щедро струившийся из окон. Казалось, будто светлые выкрашенные стены ожили, наполнившись беспрерывным мерцанием холстов. Изображения словно бы текли, ме-няли оттенки, заворачивались и расцветали.

Док с Ратмиром расположились на диванах друг напротив друга, склонившись над перетащенным от двери газетным столиком. На нем в беспорядке лежали испещренные записями листы бумаги и пергаментные свитки со сломанными сургучными печатями. Между документами дымились чашки с чаем, и, похоже, работа уже шла полным ходом.

На пороге я помедлила, глубоко вздохнув, и, прежде чем профессор поднял голову, на-цепила на остренькое осунувшееся после бессонной ночи личико нахальную улыбочку. Ну, или мне хотелось верить, что она выглядит именно так.