Ксения Медведевич - Кладезь бездны

   Они, выходит, знали, что... знали, что...

   Конечно.

   Зал приемов Умм-Касра: "Что-то ты от меня скрываешь...". Что ответил нерегиль? "Это касается меня одного".

   Вот почему он так легко согласился служить ненавистному хозяину. Конечно. Потому что знал - ненадолго. Один удар - и освобожденные энергии положат всему конец. Конец. Он умрет - и никого это больше не касается.

   Неплохо.

   Ты все-таки сбежал от меня, Тарик.

   И выставил круглым дураком - напоследок.

   Все всё знали. Кроме глупца-халифа. Смертного дурака, с которого спросу нет. Хорошо же у тебя получилось надо мной посмеяться, Тарик. На славу.

   - Это не так, мой повелитель. Люди ничего не знали. Только сумеречники.

   Мягкий голос Джунайда застал халифа врасплох - Абдаллах дернулся в седле и до отказа натянул повод. Кобыла попятилась и жалобно закивала башкой - у нее не оставалось сил, чтобы встать на дыбы.

   - Тарег не обманывал тебя.

   С усилием выпростав ноги из стремян, аль-Мамун пополз вниз с седла. Какой длинный день, о Всевышний, когда же это все кончится, сколько мне еще идти сегодня по этому городу...

   - Он просто выполнял свой долг, - и Джунайд вовремя подхватил его под локоть - ноги почти не держали.

   - А... она, - осторожно кивнул Абдаллах в сторону белой фигурки на маленьком плетеном коврике, - знала?

   - Знала, - тихо отозвался Джунайд, опуская свои странные, не человеческие уже глаза. - И потому просила оставить хотя бы сына...

   - Подожди, - помотал враз отяжелевшей головой халиф. - Она все это время знала, что через несколько месяцев ее муж умрет?

   - Да.

   - А... ребенок?

   - Еще не родился, о мой халиф.

   - Подожди, - мысли в голове запутались окончательно. - Она что, попросила оставить ее в тягости, несмотря на...

   - Да, - твердо прервал его Джунайд.

   - С-сумеречники... - если бы в пересохшем рту оставалась слюна, аль-Мамун бы сплюнул. - Все не как у людей, а как у тварей...

   - Эй, полегче... - зашипели у него под ногами.

   Котяра-джинн бил тонким хвостом и скалил мелкие зубки.

   - Как так можно?!.. Как у нее хватило сердца?!

   - А что такого?! - вздыбил шерсть кот. - Через год здесь вообще никого не будет! И что? Помешало это тебе заделать ребенка певичке?

   - Что?!

   - Что - что? Я про мединку! Учти, у меня племянник в твоем хариме...

   - Тьфу на тебя с твоей мединкой! Почему через год здесь никого не будет?!

   - Он что, ничего не знает? - недоверчиво хмыкнул кот и задрал морду на Джунайда.

   - А что я должен знать, о Кассим? - тоже посмотрел на шейха аль-Мамун.

   - Четыреста девяносто первый год, - спокойно проговорил Джунайд.

   - Конец света, что ли? - не удержавшись, фыркнул халиф. - Эти кликушеские бредни? Ты шутишь, о Кассим?..

   Шейх и джинн продолжили молча смотреть на него. Одинаковыми кошачьими глазами. Аль-Мамуну стало не по себе:

   - Джунайд, - тихо проговорил он. - Скажи, что ты пошутил.

   Суфий молчал. Кот вздохнул, присел и терпеливо обмотался хвостом.

   - Так это что? Правда? - прошептал аль-Мамун, почему-то воровато оглядываясь по сторонам.

   - Все знаки говорят о том, что через год халифат вступит в полосу бедствий и потрясений, - спокойно отозвался Джунайд. - Возможно, гибельных для всего мира бедствий и потрясений. Посмотри на небо - и ты увидишь ее. Двурогую Звезду погибели.

   - Я не верю в это, - вдруг жестко сказал аль-Мамун.

   И тут же почувствовал, как распрямляются плечи.

   - Я не верю в это, - с нарастающей, распирающей изнутри яростью, повторил халиф. - Всевышний не оставит аш-Шарийа.

   - Кто ты такой, чтобы говорить за Всевышнего, - спокойно проговорил Джунайд.

   - Я?! - взорвался аль-Мамун. - Я всего лишь человек! И мне плевать на ваши высокоученые гороскопы и сумеречные бредни! Я всего лишь человек! И я верю, что если через год от нас ничего не останется, то все это - все это: Али, его Книга, аят, откровение в пустыне, ансары, исход из города, основание аш-Шарийа - все это было напрасно! Я... я верю - в надежду!

   Последнее слово он почти выкрикнул. Сумеречные лица с дымчатыми, пустыми глазищами равнодушно развернулись к нему. На мертвой площади свистел ветер.

   - Возможно, этот человек прав, - мягкое мурлыканье за спиной заставило Абдаллаха крутануться на месте.

   Он оказался лицом к лицу с Тамийа-химэ. Тоже в белом, с головы до ног. О Всевышний, вспомнил аль-Мамун. Ему же рассказывали. В Ауранне белый - это цвет траура. Траура и смерти.

   - Мы тоже верим в надежду, - бледные губы на фарфоровом лице шевелились до ужаса неестественно - куклы не разговаривают. - Если бы не верили, разве стала бы Майеса-химэ просить о ребенке?..

   За спиной опять послышалось змеиное шуршание осыпи. Поскакали, покатились мелкие камушки. Один остановился на рубчатом шелке подола княгини.

   - Исполнено, о шейх, - прогудело из темноты провала.

   С неохотой поднимая глаза, аль-Мамун разглядел красно-дымный силуэт марида.

   - Иди за мной, о мой халиф, - тихо сказал Джунайд. - Между тобой и князем осталось последнее дело, которое никто не сможет выполнить за тебя.

   - Какой спрос может быть со смертного дурака? - зло пробормотал аль-Мамун.

   Но суфийский шейх уже шел вперед, не оборачиваясь и не подавая виду, что слышит.

   Задирая колени и оступаясь, Абдаллах все-таки последовал за Джунайдом - как оказалось, в уцелевшую между просевшими сводами пристройку с полками для хранения обуви. Серая низкая арка-подкова держалась, в проломы тек сумеречный воздух. Суфий поднял и поставил на полку дрожащую тоненьким огоньком лампу. Вокруг все было густо присыпано молочно-серой пылью. В каменной нише темнела чья-то одинокая сморщенная туфля. Под ногами хрустело и поскрипывало - мрамор выщербило и расцарапало выдохом оседающего молельного зала, ступни саднили на камушках и осколках штукатурки. Обломки лежали длинными извитыми кучами, словно барханы под пустынным ветром.

   - Осторожно, - тихо сказал шейх.

   И удержал халифа от следующего шага.

   Абдаллах понял, что куча, через которую он собирался переступить, - вовсе не куча. Одежду и волосы нерегиля покрывала бесцветная мучнистая пыль, серое от каменной взвеси лицо казалось синеватым, как у задохнувшихся под обломками дома во время землетрясения. Самийа походил на выпотрошенную тряпичную куклу.

   - Он... разве... здесь? - с непонятным отвращением отступая на шаг, пробормотал аль-Мамун.

   - Мы вынесли тело из зала. Туда... нельзя заходить людям. Во всяком случае, пока мы... не вычистим это место, - тихо ответил Джунайд.