Стивен Эриксон - Сады Луны

– Мой юный друг. Все эти нелепые слухи о войне переполошили перекупщиков. Я очень рассчитывал продать твой навар, но пока не успел, в чем Крюпп и вынужден сознаться.

– То, что надо!

Крюпп мог ожидать от юнца чего угодно, только не такого восклицания. Он зажмурил глаза, потом чуть приоткрыл и кивнул.

– Понимаю. Мой юный друг желает получить все упомянутые вещицы обратно, чтобы попытаться сбыть их где-нибудь на более выгодных условиях.

Крокус растерянно заморгал.

– Нет… то есть да. Я хочу их забрать. Но я не собираюсь искать других посредников, Крюпп. Я и дальше буду притаскивать все тебе. Ты мне эти вещи верни. Нужно.

Крокус густо покраснел. Хорошо, что в сумраке Крюпп не видел его пунцовые щеки.

– Пойми, Крюпп, тут особый случай.

На круглом лице толстяка появилась лучезарная улыбка.

– Я все понимаю, мой юный друг. Наша жизнь непредсказуема, и в ней возникают неожиданные ситуации. Если бы некоторые прислушивались к словам Крюппа… Хорошо. Сегодня вечером ты все получишь назад. Договорились? И больше об этом ни слова… Дружище, а что ты вертишь в руке? Еще какая-нибудь безделушка?

Крокус недоуменно посмотрел на Крюппа, потом на собственную руку.

– Совсем забыл. Да, какая-то монета, – объяснил воришка, показывая монету Крюппу. – Подобрал ее ночью, когда навещал Дарле. Странная она. На каждой стороне – по лицу. Видишь?

– На каждой? Как интересно. Не позволишь ли ты Крюппу разглядеть ее получше?

Крокус подал ему монету, а сам потянулся за кружкой.

– Знаешь, я подумывал заглянуть в гости к Орру, – небрежно бросил юнец, не сводя глаз с толстяка.

– М-да. – Крюпп безостановочно вертел монету. – Отвратительная чеканка, – пробормотал он. – И сплав никуда не годится. Говоришь, хочешь заглянуть к Орру? Крюпп посоветовал бы тебе быть очень осторожным. Дом сановника хорошо охраняется… Нет, литейщика, который позволяет себе плодить такое барахло, Крюпп прямиком отправил бы на виселицу. Поскупился на хороший металл, взял черновую медь[3]. И латунь из дешевых сортов. Жара пожалел, скупец… Крокус, я могу попросить тебя об одолжении? Выйди наружу и посмотри, не видно ли на дороге красно-зеленой повозки? Тут один торговец должен ехать в город. Мне нужно с ним свидеться. Крюпп будет тебе очень признателен.

Крокус встал и вышел на крыльцо. По дороге ехало достаточно повозок, но ни одна даже близко не напоминала указанную Крюппом. Пожав плечами, воришка вернулся обратно и плюхнулся на стул.

– Сколько ни смотрел – ничего похожего, – сказал он.

– Спасибо, что не поленился взглянуть.

Крюпп положил монету на стол.

– Безделушка; таковы слова мудрого Крюппа. Может, правда, и найдется любитель диковин, который купит ее у тебя. Но стоит она сущие гроши.

Крокус опустил монету в карман.

– Оставлю себе. На удачу.

Крюпп удивленно вскинул брови. Глаза у него радостно вспыхнули, но Крокус смотрел не на толстяка, а на кружку с вином. Крюпп вздохнул.

– Мой юный друг, я вынужден тебя покинуть. Дела, вечные дела не дают бедному Крюппу спокойно посидеть. Вечером надеюсь вновь с тобой увидеться.

Крокус торопливо допил остатки вина.

– Можем пойти вместе.

– Замечательно. – Крюпп грузно поднялся и отряхнул крошки. – Так идем?

Крокус удивленно разглядывал свою руку.

– Мой юный друг, чем вызван твой удрученный взгляд? – торопливо спросил Крюпп.

Воришка стыдливо отвернулся и опять покраснел.

– Да ничего особенного. Воск забыл из кармана вытащить. Сунул руку, а он расплавился. Сидел, видно, на нем.

Крокус потер пальцы о штанину.

– Пошли, Крюпп.

– Сегодня на редкость великолепный день для прогулок, о чем со свойственной ему мудростью возвещает Крюпп.

Улица вполне оправдывала свое название – Круглая. Она вилась вокруг заброшенной башни, радуя глаз многочисленными разноцветными навесами над лавками. Лавки, где торговали драгоценностями, соседствовали с мастерскими золотых дел мастеров и ювелиров. Столь дорогой и деликатный товар нуждался в надежной охране. Она в этом месте была своя, и караульные неустанно вышагивали взад-вперед, поглядывая на публику. Кое-где лавки стояли не впритык, а разделялись узкими кривыми проходами, и каждый непременно упирался в полуразвалившуюся башню.

С башней Советника (так она называлась) было связано немало историй об умопомешательстве и загадочных смертях. Особенно их любили рассказывать владельцы лавок, чьи кладовые почти вплотную примыкали к «нечистому» месту.

Над Круглой улицей, как, впрочем, и над всем Даруджистаном, опускались сумерки. Толпа прохожих значительно поредела, а лица караульных сделались настороженнее. То здесь, то там лязгали опускаемые решетки. К этому времени мастерские и большинство лавок уже закрылись, а возле пока еще открытых зажглись газовые фонари.

Спустившись с Третьего яруса, Муриллио неторопливо шел по Круглой, поглядывая на зарешеченные окна лавок. На нем был ярко-синий плащ, купленный в одном из самых дорогих торговых заведений. Богатый горожанин, забредший сюда в довольно поздний час, вызывал меньше подозрений, чем какой-нибудь оборванец.

Дойдя до нужной лавки, Муриллио толкнул ее дверь. Окна двух соседних лавок были темны. Хорошо, лишние глаза ни к чему. За прилавком, словно хищная птица, примостился хозяин – узколицый человек с крючковатым прыщавым носом. Его морщинистые руки покрывала паутина тонких сероватых шрамов, чем-то похожих на следы птичьих лап, отпечатавшихся во влажной глине. Хозяин негромко барабанил одним пальцем по темному дереву прилавка. Услышав шаги, он сразу же устремил на вошедшего свои цепкие блестящие глазки.

– Это заведение Карута Тальентского? – спросил Муриллио.

– Да. Карут перед вами, – мрачно сообщил лавочник, словно избранное ремесло было его тяжким жизненным бременем. – Не угодно ли взглянуть на тальентские жемчуга, оправленные в червонное золото, добытое на приисках Моапа и Золотого пояса? Ничего подобного вы больше не сыщете во всем Даруджистане.

Наклонившись вперед, хозяин вдруг сплюнул на пол. Муриллио невольно отступил вбок.

– Вижу, день не баловал вас покупателями? – спросил щеголь в синем плаще, поднося к губам шелковый носовой платок.

Лицо Карута помрачнело еще сильнее.

– Всего один, – признался он. – Смотрел гоалисские самоцветы. Камешки редчайшие. Встречаются не чаще драконьего молока. Земля очень не любит с ними расставаться. Их приходится забирать у нее силой. Каждый самоцвет стоил жизни едва ли не сотне рабов.

Лавочник поежился и стрельнул глазами по сторонам.

– Я держу их в кладовой. Опасно выставлять такой товар на всеобщее обозрение. Не ровен час, кто-то поддастся искушению завладеть ими. А нам здесь кровопролития не надобно.