Стивен Эриксон - Сады Луны

Крокус подумал, что колокольня Круля, должно быть, с язвительной насмешкой поглядывает на своего грузного соседа. Как ни пыжься, а ей пыль в глаза не пустишь – не такое видела. Он не любил ни Зал Величия, ни тех, кто там заседал. Чувство это не было изначальным, к Крокусу оно перешло от дяди Мамота – тоже язвительное и насмешливое. Оно подогревалось изрядной долей юношеского презрения ко всему, что имело запашок власти. Вряд ли Крокус особо задумывался над тем, что все его воровские похождения, по сути, обусловлены не чем-то иным, а все тем же язвительным презрением. До сих пор не думал он и о другой стороне своего ремесла: ведь он вторгался в чужие жилища и наносил ущерб хозяевам. Однако с некоторых пор Крокусу ни днем ни ночью не давало покоя видение: спальня младшей дочери Дарле и она сама, погруженная в безмятежный сон.

Постепенно до него дошло: видение повторяется не просто так. Крокус стал раздумывать и понял: ему нельзя было проникать в спальню девушки. Все эти знатные ублюдки, что толкались возле нее и пускали слюни, мечтая на ней жениться, никогда не ступали за порог ее спальни. Там был особый мир, куда, наверное, могли входить лишь мать и горничная. В том мире жили тряпичные куклы ее детства (знакомые женщины рассказывали Крокусу, что девушки порой любят поверять куклам свои сердечные тайны). Там было святилище. Храм, который он осквернил своим вторжением. Он украл не только драгоценности. Он похитил нечто более дорогое, чем золото и камни, – ее уединенность.

Крокус пробовал спорить с собой, убеждая себя, что дочь Дарле – всего-навсего одна из богатеньких молодых аристократок. Ей повезло родиться там, где люди не уповают на покровительство Моури. Быть может, она даже понаслышке не знает обо всех тяготах и невзгодах другого, настоящего мира, сильно отличающегося от ее уютного, защищенного мирка… Для Крокуса вторжение в ее спальню было сравнимо с изнасилованием. Напрасно он твердил себе, что и пальцем не тронул дочь Дарле. Ее-то не тронул, но жестоко нарушил цельность ее мира…

Раскаяние накатывало на Крокуса волнами. В таком плачевном состоянии он добрался до улицы Анисы-кудесницы и пошел дальше. Он мог сколько угодно твердить себе, что ненавидит богатых и знатных. Но их мир оказался изощреннее, показав Крокусу не оскаленную пасть, а кроткий лик. Жизненная дорога, столь простая и прямая, разбилась на сто тропинок, и каждая грозила увести в неизвестность. Ветерок расплескивал в воздухе сладковатые и терпкие ароматы лавок, торгующих пряностями и благовониями. У Крокуса царапало в горле, саднило в душе. Он слушал крики играющей ребятни, и они почему-то настраивали его на сентиментальный лад.

Миновав Гвоздичные ворота, Крокус вошел в переулок Оссерка. Отсюда начинался подъем к Жемчужной Россыпи, где в роскошных домах обитала даруджистанская знать. За спиной послышался цокот копыт. Воришке пришлось буквально вжаться в стену, пропуская внушительного вида карету. Он сразу узнал, кому принадлежит экипаж. Лошади неслись, сердито пофыркивая, равнодушные ко всем и вся, что оказывалось у них на пути. Люди торопливо отбегали прочь с дороги. Карета горделиво неслась по пандусу. Что ж, каков сам Турбан Орр, таковы у него и лошади. Говорят, высокомерие заразительно.

Когда Крокус достиг усадьбы Орра, карета давно успела проехать через внешние ворота. Четверо рослых караульных из личной охраны сановника вновь заняли свои места. Стена за их спинами была никак не ниже пятнадцати футов; вдобавок сверху торчали заржавленные железные шипы. Пространство стены ярко освещалось даже ночью – фонари располагались вдоль стены на расстоянии десяти футов. Не обращая внимания на караульных, Крокус прошел мимо. Попутно он прикидывал толщину стены. Где-то фута четыре. Основание стены по традиции было сложено из квадратных футовых плит. Крокус прошел еще немного и как бы невзначай повернул голову, оглядывая стену со стороны вливающегося в улицу тесного переулка. Ага, задняя дверь здесь всего одна и выходит почти на угол. Крепкая. Скорее всего, дубовая и с бронзовыми накладками.

Больше всего воришку порадовало отсутствие караульных возле задней двери. Переулок узкий, да еще и соседний дом тень отбрасывает. Крокус юркнул во влажный полумрак переулка. Он успел пройти не более трех десятков шагов, и вдруг чья-то рука, протянувшаяся сзади, зажала ему рот. Одновременно в бок уперлось острие кинжала. Крокус примерз к месту. Рука бесцеремонно развернула его назад. Глаза напавшего были хорошо знакомы воришке.

Раллик Ном убрал кинжал и отступил. Лоб ассасина был сердито нахмурен. Крокус облизал пересохшие губы.

– Раллик? Клянусь дыханием Беру, ну и напугал же ты меня!

– Это хорошо, что напугал, – ответил ассасин и приблизился к юнцу вплотную. – Слушай внимательно, Крокус: про усадьбу Орра и думать забудь. И чтобы я тебя здесь больше не видел.

Воришка неопределенно пожал плечами.

– Я всего лишь шел мимо. Возникла мысль.

– Так выкинь ее из головы, и поскорее.

Ассасин не шутил. Глядя на его поджатые губы, Крокус торопливо кивнул.

– Ну хорошо. Спасибо, Раллик, что предупредил.

Крокус быстро добрался до конца переулка и вновь попал в полосу яркого солнечного света. Глаза Нома он ощущал на себе до тех пор, пока не свернул в другой переулок, прозванный Предательским. Столь позорного названия переулок удостоился по одной-единственной причине: он оканчивался возле холма Верхних Висельников. На склонах пестрели яркие цветы. К вершине вели пятьдесят три ступени, поднимавшиеся спиралью. Над пятью помостами с перекладин свисали веревки. Ветер слегка раскачивал их петли, заставляя раскачиваться и черные тени, падавшие на помосты. Здесь казнили только важных преступников знатного происхождения. Последний из них был повешен несколько лет назад, зато в другом месте – гадробийских Нижних Висельниках – веревки растягивались, и их меняли каждую неделю.

Крокус сердито мотнул головой. Ему никак не удавалось остановить лавину вопросов, захлестывающих мозг. Интересно, Раллик видел, куда он пошел? Вряд ли. Скорее всего, ассасин оказался возле особняка Орра с определенной целью – убить сановника или кого-то из его окружения. Не каждый возьмется за такое. Но у кого же хватило смелости нанять ассасина для расправы с Орром? Наверняка кто-то из таких же аристократов. И все же его смелость бледнела перед смелостью Раллика, согласившегося осуществить чужой замысел.

Как бы там ни было, легковесно относиться к предупреждению ассасина нельзя. Так что о визите к Орру действительно придется забыть. Хотя бы на время. Крокус засунул руки в карманы. Мысли все так же неслись куда-то и упирались в невидимые стены. Неожиданно пальцы нащупали в недрах одного из карманов что-то круглое и твердое. Монета!