Тринадцать жертв (СИ) - "Lillita"

В замке стало гораздо спокойнее, когда туда пришли Мастер и хранительница надежды. Первый усмирил осколки хотя бы днём, а вторая своим присутствием вселяла веру в лучшее, которой всегда не хватало. Лауге был поражён тем, как сильно Гленда привязана к Эрланну, любила его, заботилась, поддерживала и принимала любым, несмотря на то, что их связь была потеряна — это не могло ускользнуть от Лауге, ведь он хорошо распознавал ложь. Когда эти двое только пришли, связь между ними была настоящей, взаимной, и он, конечно, заметил изменения, фальшь и появление новой связи. Гленда не позволяла сдаваться другим и не сдавалась сама.

Если честно, Лауге даже завидовал. Нет, он не жаловался на свои отношения с братом и Эгилем — те были хорошими, и другого он не желал. Однако никто и никогда не проявлял — и не проявит — к нему столько заботы, беспокойства и любви, сколько отдавала Гленда Эрлу. Даже если говорить о чисто родственных отношениях.

Он и сам не был способен на такое. Как и не был способен лгать. Только попытки держаться в стороне и молчание помогали Лауге хранить его секрет, ведь на прямой вопрос он смог бы дать только честный ответ. Однако такое отношение к хранительнице у него было не всегда.

***

Если обратиться к прошлому, то с первого взгляда здесь была отнюдь не симпатия. Когда Лауге увидел Гленду в первый раз, первой его мыслью было то, что в замке стало на одного ребёнка больше, а дети — это проблема, тем более зимой, когда длинные ночи делали только хуже. Вполне хватало и непоседливой Дикры, за которой нужен был присмотр. А тут ещё одна — на вид младше и слабее, наивнее, глупее. Милая, конечно, но слишком уж дитя, почти не имевшее дело с жизнью и реальным миром. В первый день она застенчиво пряталась за братом, но всё равно каждому улыбалась.

На деле Гленда оказалась достаточно осторожной и усидчивой, к тому же, большую часть времени она находилась возле Эрланна, а, следовательно, под наблюдением. Только вот причины для неприязни всё равно нашлись. Эта девчонка абсолютно со всеми была слишком милой, слишком доброй, слишком оптимистичной. Настолько, что Лауге просто не мог поверить в существование такого человека. Он постоянно искал подвох, обман, фальшь, и раздражался из-за того, что не находил. Кроме того, что изменение Мастера вызвало изменение в их отношениях, он больше ничего не обнаружил. Будто бы Гленда в самом деле была такой. Раздражающе хорошей.

Только почему-то раздражало это только его. Может, потому что другие не были одержимы идеей во всём докопаться до правды? Они принимали то, что было, потому что их гордость не уязвляла невозможность узнать истину. Он даже обман Исаака мог опознать, а тут какая-то мелочь заигралась в доброе и светлое.

Лауге следил за Глендой, применял к ней способности, задавал каверзные вопросы, даже провоцировал, чтобы вывести из себя, но, конечно, никогда не пытался навредить. Подловить — да, но не сделать плохо. Ни физически, ни морально. Однако все опыты только убеждали его в «правильности» хранительницы. В том, что она верила в лучшее, не сторонилась Эгиля, не считала невозможным обрадовать Мейнир, не могла испытывать ненависть даже к ведьме и проклятию.

Как? Почему? Гленда ведь просто ребёнок, который оказался в мрачном и опасном замке, полном чужих людей, который потерял родного человека, оказался обречён на смерть. В такой ситуации для ребёнка естественно быть напуганным, ноющим, обиженным на жизнь. Хотя бы иногда. Даже если Гленда была хранителем надежды, всё равно это она выглядела той, кому нужна поддержка взрослых, а не как та, которая будет помогать старшим не опускать руки. Даже тем старшим, которые очень хорошо делали вид, что им это не нужно.

Но, может, она просто недоговаривала? Выплёскивала негативные эмоции тогда, когда этого никто не видел? И после на самом деле была такой, какой и представала. Лауге начал допускать этот вариант, но подловить на этом было сложнее. Да и не так сильно уже хотелось, всё же с Глендой действительно было лучше, чем без неё. Она всегда замечала, когда кому-то была нужна доля надежды и оптимизма, и охотно этим делилась. Когда словом, когда делом, а когда и магией. Когда активным участием, а когда оставаясь незамеченной. Раздражение и недоверие Лауге постепенно сменялись принятием и удивлением. Интересом, симпатией и завистью.

Шанс подобраться к правде всё равно выпал. Зимой распорядок дня был жёстче, потому как надо было раньше расходиться по комнатам. Но у близнецов иногда давало о себе знать подростковое бунтарство, и они шатались по замку не в такое уж и позднее, но уже вполне тёмное время. Конечно, когда о прогулках узнавал Эгиль, им за это доставалось, но надолго воспитательных бесед не хватало.

Вот и тогда близнецы гуляли по замку, когда солнце почти исчезло. Да, они делали это в хорошо известных им частях и неприятностей не искали, но режим всё же нарушали, а это неправильно и рискованно. Близнецы проходили мимо неиспользуемого кабинета, когда Исаак неожиданно затормозил, одёрнул брата и указал на приоткрытую дверь. Лауге заглянул внутрь и заметил, что в кресле сидела Гленда. Целиком забравшись в кресло, обхватив себя руками, она казалась ещё меньше, уязвимее. И милее.

— Она уснула? — тихо удивился Лауге.

Исаак кивнул в ответ. Близнецы зашли в комнату и приблизились к хранительнице. Да, она мирно сопела, совсем не отреагировала на голос и шаги. С этим надо было что-то делать — не стоило оставлять её спать вне своей комнаты.

Лауге опустился рядом на колено и присмотрелся к Гленде — что-то его напрягло, обеспокоило. Странно было, что она ушла в дальнюю комнату, что уснула. И поза была такой, словно она хотела спрятаться, защититься. Поза грустного, испуганного ребёнка, что остался один. Лауге осторожно отодвинул светлые пряди, упавшие на бледное личико. Веки Гленды покраснели, а на щеках остались следы — похоже, она плакала. Значит, и ей было тяжело, но малышка настолько не хотела обременять других своей печалью, что хорошо пряталась, дабы дать слезам волю. А после брала себя в руки и с новыми силами улыбалась миру.

Да, в чём-то Лауге оказался прав, но сейчас это не радовало. Теперь ему хотелось ошибиться, чтобы у Гленды не было причин плакать. Тем более — одной, обняв себя в заброшенной комнате, свернувшись в старом кресле. Надеясь, что никто этого не увидит, не станет волноваться. Ведь так нельзя. Делиться можно не только радостью, но и печалью. Лучше, чтобы этой печали и не было.

Лауге решил, что не стоит будить малышку, что нужно просто отнести её в комнату. К счастью, Гленда не проснулась, когда он поднял её на руки. Лауге заметил, что она удивительно лёгкая даже для своей миниатюрности — словно птичка, а не человек. Возможно, физически она была гораздо слабее, чем казалась. И намного беззащитнее.

***

Гленда отправилась в сад, Лауге последовал за ней. Сегодня погода была замечательной и совсем летней: солнечной, тёплой, но без сильной жары. Хорошее время для прогулок. Лишь бы не по лесу. Несмотря на то, что он понимал мотивы Гленды, Лауге всё же был сильно обеспокоен, когда она ушла. Быть доброй и милой хорошо, но обычно эти качества не спасают, а Гленда явно не была способна кому-либо навредить. Намеренно уж точно. Таких, как она, зачастую губит именно собственная доброта.

Было у хранительницы и ещё одно качество, которое поражало Лауге — оптимизм. Гленде бывало и грустно, и тяжело, но она удивительно быстро оправлялась. Как в тот раз, в беседке, когда некая весть очень сильно выбила хранительницу их колеи, а Лауге только и мог, что отправиться за помощью. Правда редко помогала кого-то успокоить и ободрить. Он никогда ранее не видел Гленду настолько шокированной и подавленной, но уже под вечер она была бодрой и весёлой — ни следа от того опустошённого состояния. Во время красной луны Лауге не было рядом, но он знал, что произошло, и потому наблюдал за Глендой — опасался, что пережитое слишком сильно напугало её. Но нет, она вела себя как обычно, хотя первые дни Лауге ощущал хорошо скрываемый страх, что возникал у Гленды при виде Эгиля и Мейнир. Она была маленькой, но сильной, хотя ей было бы простительно вести себя, как Дикра. Та тоже быстро приходила в себя, но была переменчивее, эмоциональнее на всё реагировала и не умела скрывать мысли и чувства.