Тринадцать жертв (СИ) - "Lillita"

На самом деле, оба оказались рады порвать с семьёй, даже если это было непросто, но навсегда прощаться друг с другом всё же не хотелось. Особенно сильно расставание печалило Хальдис, потому что продолжительность жизни у ведьм обычно больше, чем у людей. Если их не убивала церковь, конечно. Или семья… Матери Хальдис было чуть больше тридцати пяти, когда её казнили. Совсем мало для ведьмы, но она же должна была понимать, за кого выходила. Эта затея была глупа и опасна от и до. И хотя Хальдис было очень жаль маму, хотя она любила её и скучала по ней, всё же считала, что та сама выбрала такую судьбу. Какой бы сильной ни была любовь между матерью и отцом, пока тот был частью семьи, эта история не могла иметь хорошего конца.

Они сидели на диване в комнате хранителей. Мейлир посередине, Хальдис справа, Мейнир слева, обе положили голову ему на плечо, а он держал каждую за руку. Любимую родственницу и любимую девушку. В комнате пахло лавандой, букет которой Мейлир принёс из города. А сейчас он смотрел на часы, стрелки которых как всегда показывали ровно час. Словно олицетворение замка, который застрял в собственном мире, лишённом времени. Это место было создано для защиты, но приносило одни несчастья. Сейчас, когда попытки зачаровать статуэтку начали пробуждать незнакомые воспоминания, Мейлиру стало ещё тяжелее здесь находиться. Он словно ощущал груз вины, но не знал чьей и за что. Однако он знал, за что должен извиниться сам.

— Хальдис, пока ты здесь, я считаю, что обязан сказать одну вещь. Даже если спустя столько времени, но потом времени не будет и вовсе…

Хальдис в удивлении выпрямилась, легко провела пальцами по лицу Мейлира, пытаясь лучше понять его эмоции. Он был очень серьёзен и слегка печален, хотя и старался по привычке сохранить нейтральное выражение. И у него это неплохо получалось, но Хальдис слишком хорошо улавливала интонации.

— Я должен извиниться, что тогда, четырнадцать лет назад, ничем не помог, что ты потеряла всё, а я, тоже обладая магией, мог жить как прежде. Это абсолютно несправедливо, даже притом, что мотивы семьи ясны — легче сделать вид, что наследник простой человек, чем неожиданно от него избавиться. Особенно когда он сам досадно живуч. Однако же и с тобой не было причин так поступать, ведь ты себя не выдавала, можно было сделать вид, что ты не унаследовала способностей от матери. Это, конечно, очень редкий случай, но мои способности ещё меньше вписываются в правила.

— Мейлир, я не могу простить тебя просто потому, что в сложившемся виноват кто угодно, но не ты. Конечно, если тебе действительно важно моё прощение, то, да, я прощаю. Однако ты ничего не мог тогда поделать, тебе было только пять лет. Твоя собственная жизнь постоянно была в опасности, и, боюсь, даже если бы ты попытался меня защитить… В лучшем случае тебя бы проигнорировали, в худшем — этот поступок обернули бы против тебя.

С другой стороны согласно кивнула Мейнир. Она достаточно знала о Мейлире, поэтому могла оценить правоту Хальдис. Какой бы ни была ситуация в прошлом, но лучше тот исход, при котором оба остались живы. Приподняв голову, Мейнир потёрлась носом о щеку Мейлира. Сколько бы он её ни учил, она всё равно с трудом выражала чувства словами, ведь раньше не имела права даже просто их иметь. Мейлир слабо улыбнулся и, обхватив Мейнир за плечи, прижал её к себе, а после сделал то же самое с Хальдис.

— Что бы ни было дальше, я счастлив, что сейчас у меня есть вы, — тихо признался он, стараясь, вопреки обыкновению, окрасить голос всеми эмоциями, что сейчас испытывал.

Ведь, в самом деле, в этом месте не было необходимости держаться так, как раньше: предельно осторожно, всегда ожидая подвоха, никому не доверяя, не выдавая, кто тебе дорог, скрывая эмоции за бессменным вежливым спокойствием. Да, сейчас Мейлир был свободен от всего этого, но тяжело избавиться от старых привычек, поступать наперекор тому, чему учился чуть ли не все восемнадцать лет.

***

— Дети, осторожнее! — прикрикнула Ирмелин, попутно поймав Дикру, которая чуть не влетела в статую.

Сегодня вся компания от четырнадцати до шестнадцати (близнецы, близняшки и Гленда) резвилась на улице, а Эгиль и Ирмелин за ними следили. Так, на всякий случай. По большей части, потому что хотели просто посидеть на скамейке в погожий день. Сейчас младшие устроили бадминтон на пятерых, и насколько внимательно они следили за воланом, настолько же не смотрели, куда бежали. Местность была достаточно свободная, но всё равно стоило бы проявлять немного внимательности. И если Эгиль считал, что набитая шишка — лучшая наука, то Ирмелин считала правильным оберегать от травм.

— Зачем тебе только доверяли детей, если ты просто предпочитаешь смотреть за тем, как они разбивают колени и обдирают руки? — спросила она у Эгиля, вернувшись на скамейку в тени.

— Чтобы они пережили учёбу на своих ошибках, — усмехнулся он и легонько цапнул Ирму за нос, чтобы она улыбнулась. — С моими подопечными ничего страшного в итоге не случалось, я всегда следил, чтобы они не нашли больших проблем на свою голову. Просто некоторые вещи они лучше усвоят сами, чем слушая мои предупреждения.

— Я бы тебе своих детей не доверила.

— И правильно сделала бы. Ещё бы был выбор.

Ирмелин шутливо ткнула Эгиля в бок. Она поняла, что он вспомнил, и не хотела продолжать эту тему. Не в такой хороший день. Вместо этого Ирма взяла его за руку и начала водить пальцем по венам, которые контрастировали с абсолютно — нечеловечески — белой кожей. Лёгкий диссонанс вызывало то, что Эгиль был очень даже тёплый, хоть его вид и вызывал ассоциации со статуей. Он сам по себе был человеком-контрастом. И внешностью, и сущностью.

Отвернувшись к подносу, Ирмелин разлила по стаканам лимонад, который сегодня утром делала вместе с Ками. Младшие играли уже достаточно долго и наверняка хотели пить. Наблюдать за их весельем было очень приятно, сразу становилось легко и уютно, словно они были обычными людьми в обычный выходной.

— Эй, не пора ли сделать перерыв? — Ирма окликнула младших и помахала им рукой.

Они переглянулись и молчаливым голосованием решили, что действительно пора отдохнуть. Ракетки и воланы были сложены возле скамейки, каждый взял по стакану. Гленда и Сюзанна устроились на скамейке, а остальные решили расположиться прямо на траве.

Медленно накатывала духота. Разморённые отдыхом, младшие уже хотели просто спокойно посидеть, предаться блаженной лени. Ирмелин взяла книжку и перебралась с девчонками под дерево — она обещала почитать им. Эгиль подобрал захваченные с собой ножи и пошёл нарезать ветки ивы, чтобы после научить близнецов делать свистки, сидя под тем же деревом, но с другой стороны.

Когда свистки были закончены, близнецы стали с ними забавляться, за что получили от Эгиля замечание, потому что мешали чтению. Они немного попротестовали для виду, но в итоге улеглись на траве и тоже стали слушать. Ирмелин очень хорошо читала вслух: внятно, выразительно, в удобном для восприятия темпе. И голос у неё был приятный, хотелось слушать как можно дольше. Но без перерыва говорить всё-таки нельзя.

Глава закончилась как раз к тому времени, как к отдыхавшим пришла Камилла с бумагой, пледом и несколькими дощечками. Пока она раскладывалась, Ирма налила себе лимонаду. Настало время внести небольшое разнообразие и заняться оригами. Как только Эгиль услышал это предложение, тут же попытался дать заднюю, но был вынужден сдаться, так как его слишком единодушно просили присоединиться.

— Я тут меньше всего расположен к тому, чтобы складывать бумажки, — пробубнил Эгиль, пытаясь повторить действия сестёр. Он хорошо управлялся с ножом, а складывать кораблики, журавликов и прочие бесполезности никогда не стремился.

— Да ладно тебе, хорошее успокаивающее занятие, — усмехнулась Ирмелин, словно издеваясь, ведь успокаивало это только тогда, когда получалось. — Ками, помоги Дикре, она явно запуталась.

— Хорошее успокаивающее занятие начинается на «с» и заканчивается на «н».