Эдуард Веркин - Место Снов

Подумал и сразу же испугался, вспомнив, что некоторые мысли и желания в Звенящем Бору исполняются, не отходя от кассы.

Зимин шагал по тропинке и очень скоро встретил единорога. Любопытный единорог подошел к Зимину, и тот увидел, что шерсть на морде единорога поседела, а глаза выцвели и затянулись белесой пленкой. Зимин достал из мешка саксаул, но единорог отвернулся и саксаул не принял. Его витой рог покрылся черным налетом, и в нем больше не было видно морских волн.

Зимин прибавил шагу.

Хрустальные столбы выветривались и больше не пели, маленькие осколки осыпались со столбов белой чешуей и укладывались на земле в слово «вечность». Зимина вечность бесила, он смел ее сапогом и двигался дальше.

– Ненавижу вечность, – бормотал Зимин. – К черту вечность…

Листья плотно засыпали прозрачную дорогу, иногда они доходили до колен, тогда Зимину приходилось прыгать по камням, и это весьма замедляло продвижение.

Зимин добрел до водопада, но его больше не было. Вода перестала течь, ручей превратился в пруд, пруд превращался в болото, по поверхности ползла ряска, кое-где высунулись лилии, символ плохо кончившей французской монархии. Сам мост обвалился. Под березой сидел серый пожухлый куль. Зимин подошел поближе и увидел, что это мостовик, тот самый, что угощал их голубикой. В подаренном Ларой макинтоше. Макинтош выцвел, как глаза единорога. Мостник держал в руках серебряную кружку, серебро почернело от смерти.

Зимин хотел его похоронить, но мостник распался в сухую траву и прах, испачкав смертью ладони.

Зимин присел у воды и опустил в нее руки. Вода была теперь теплая и густая, к пальцам устремились суставчатые черные пиявки, и Зимин руки выдернул. Он снял с плеча бластер, навел разрядник в кучу пиявок и нажал курок. Выстрела не последовало. Зимин нажал еще раз. Нет. Он проверил заряд, заряд был. Зимин выщелкнул батарею, свинтил предохранитель, стукнул цилиндр днищем о камень и бросил в воду. Не сработало. Пиявки собирались к берегу, на воде шевелилось жирное черное пятно, которое разрасталось на глазах. Зимин подобрал палочку и сунул в пятно, пиявки мгновенно поползли вверх, Зимин отбросил прутик и отпрыгнул от ручья.

Болото он обошел с левого фланга, от болота до дома Лары он бежал. Здесь листьев не было, но бежать было тяжело, песчаная дорожка поменяла свою структуру, песок стал мелким, сыпучим и пропускал через себя сапоги. Но Зимин старался. Он отстегнул броню и бросил все оружие, только меч оставил. Чтобы только бежать.

Дом стоял на месте, на бугре зеленой травы, под вечнозеленым дубом, под красной высокой сосной, на самом пересечении мира. Сначала Зимину даже показалось, что дом не изменился, что все осталось по-прежнему, стоит подняться на крыльцо, позвонить в колокольчик – дверь откроется и появится Лара, скажет: «пойдем, что ли, блинов поедим» или «хочешь квасу»… Но колокольчика не было, он валялся на земле у крыльца, внутри его жила беспечная лягушка. Зимин подошел поближе и увидел, что окна дома разбиты, ставни умерли, а сквозь крышу тянется несознательная трава.

– Лара! – позвал Зимин. – Лара!

Лара не отозвалась и не вышла навстречу. Тогда Зимин толкнул дверь и сам вошел внутрь. Серебряный органчик не запел над головой, дом был пуст. Зимин огляделся.

Диван из небывалого шелка-че, тот, что снимает усталость, лопнул.

Ваза с чувствительными цветами, теми, что цветут от счастья, треснула и впустила в себя муравьев.

Люстра-соловей улетела к югу.

Кресло-качалка страдало ревматизмом и не качалось, только постанывало в углу.

Лары не было. Лары здесь больше не было.

Зимин обошел дом. Он трогал вещи, и они разваливались под пальцами. Зимин поднялся на второй этаж и вышел на веранду. Перила обвалились, Бирюзовая Гора не плыла больше в синих облаках, рубиновые руны не плясали на ее склонах. Зимин вернулся вниз.

Лары не было.

Зимин вышел из дома. Вдруг он вспомнил про Леху и вспомнил про Игги. Он обошел дом вокруг, но ни Игги, ни Лехи не нашел. Конюшня была пуста, а на песчаной лежанке дракона рос чертополох. Чертополох вообще рос вокруг дома, Зимин только что это заметил. Его было много, чертополох стоял колючими джунглями, был как живой, он ждал и собирался прыгнуть.

Зимин сделал ладонями «сову» и позвал:

– Игги! Ле-ха-а!

Никто не ответил.

– Игги! Ле-ха-а! Э-эй!

Чертополох не ответил, он шевелил иглами и смотрел красными глазами цветов.

Зимин решил уйти. Он повернулся к дому спиной, сказал сам себе «аста ла виста» и тут же услышал, как кусты вздохнули и зашевелились в своей глубине. Аста ла висты не получилось, Зимин вынул меч и вошел в заросли.

Все киногерои прорубались сквозь буш легко и непринужденно, они размахивали мачете, курили сигары и рассказывали своим прекрасным спутницам анекдоты про дочек сенаторов. Ночь они коротали в разбитых самолетах, где всегда много виски и упитанных змей. У Зимина так не получалось. Чертополох оказался упрямее всех тропических лиан, вместе взятых, он не поддавался и пропускал Зимина неохотно, вырывая в качестве дани куски одежды, царапая лицо, разрывая руки. Это было труднее, чем бежать по песку, сок стеблей стекал с клинка на кожу и щипался, но Зимин прорубался вперед.

На Леху он наткнулся вдруг. Вдруг чертополох поредел, и Зимин увидел дракона. Его было не узнать. Леха лежал в неглубокой канавке. Его крылья были съедены молью, теперь это были не крылья, а кости с хрящами. Шкура покрылась плесенью, на ней поселились лишайники и бледные грибы несъедобного вида. Леха похудел, его панцирные пластинки топорщились и отпадали.

Однажды Зимин видел, как в живом уголке умирает от какой-то болезни бойцовая сиамская рыбка. Плесень, ребра прорываются через кожу, чешуя слезает серебристыми хлопьями. Дети пытались лечить ее зеленкой и марганцовкой, да только рыбка не вылечилась, умерла ночью. А утром за нее уже принялись улитки.

Тут тоже были улитки, они собирались вокруг, но напасть пока не осмеливались. Зимин поднял с земли ветку и улиток раскидал.

– Леха, – позвал Зимин.

Дракон не шевельнулся.

– Леха, ты что?

Зимин осторожно потрогал дракона веткой.

– Ты спишь, что ли? – спросил Зимин, и ему тут же стало стыдно за свой тупой вопрос.

Леха шевельнулся. Шевельнулся по-прежнему мощно, но при этом как-то страшно, будто шевельнулось не существо, а внезапно оживший скелет.

– Леха, ты что?

Леха узнал Зимина и потянулся к нему мордой, Зимин заметил, что веки, обычно голубые и чуть блестящие, выцвели и посерели.

– Леха, – спросил Зимин, – где Лара?

Леха закрыл глаза и вздохнул. Пластинки панциря жалобно скрипнули.

– Где Лара? – повторил Зимин. – Ты знаешь?