Эдуард Веркин - Место Снов

Леха закрыл глаза и вздохнул. Пластинки панциря жалобно скрипнули.

– Где Лара? – повторил Зимин. – Ты знаешь?

Дракон втянул и выпустил воздух.

– С ней случилось что-то? – Зимин присел возле морды. – С ней все в порядке?

Зимин положил руку на драконью морду. Морда была сухая и твердая.

– Умерла? – шепотом спросил Зимин. – Лара что, умерла?

Дракон едва заметно помотал головой. Зимин обрадовался и стал спрашивать дальше:

– Она ушла? Ушла отсюда?

Леха вздохнул.

– Назад? В тот мир?

Леха отвернулся.

– Она ушла в настоящий мир?

Леха замер и перестал шевелиться. Зимину хотелось видеть глаза дракона, он обошел вокруг морды, глаза были закрыты.

– А тебя она что, бросила?

Леха не ответил. Зимин сел на землю и прислонился к драконьей голове. Рядом с Лехой еще сохранялась прохлада, это было приятное ощущение. Зимин вытер пот со лба и перемазался в соке чертополоха, став зеленым.

– А ты что здесь делаешь? Сам? Отдыхаешь? Наслаждаешься прекрасным видом?

Леха опять не ответил.

– Понятно. Типа помираешь. Со мной не пойдешь?

Дракон открыл глаза и посмотрел. Не мигая выцветшими веками.

– Пойдем со мной, Леха, – снова сказал Зимин. – Будем бродить туда-сюда, летать будем, может. А потом хорошее место себе отыщем… Пойдешь?

Леха отказался. Он не издал ни звука и головой даже не покачал. Но Зимин понял, что Леха отказался.

Зимин положил руку на шкуру, под крыло, туда, где чешуя была мелкая и мягкая. Сердце дракона билось медленно и неверно, с промежутками. Иногда ударов вообще не было, вообще.

– Лис улыбнулся, а Принц загрустил, в ответе за тех ты, кого приручил… Так, значит…

Зимин отвернулся. Чертополох шевелился под невидимым ветром. Покачивал острыми листьями, подмигивал, трещал колючими стеблями, Зимину казалось, что чертополох жив и следит тысячами зрачков, отчего все время хотелось оглянуться.

Леха издал звук, и Зимин его понял.

– Нет, – Зимин поднялся на ноги. – Не проси даже.

Леха пошевелил мордой.

– Почему она ушла? – Зимин улыбнулся. – Из-за него. Из-за него ушла. Она из-за него бросила тебя. И меня тоже. Мы ей не нужны. Хотя нет, меня она не бросала…

Зимин почувствовал злость.

– Меня она не бросала, чего ей меня бросать? А у этого гада татуировка на плече… Я бы сам мог такую татуировку сделать, мог бы. Влегкую. Подумаешь, татуировка… Гад… Может, ты хочешь пить, Леха?

В фильмах умирающие всегда хотели пить. Просили пить.

– Пить хочешь? – снова спросил Зимин.

Но сразу подумал, что не знает точно, пьют драконы или нет. А потом вспомнил, что и воды теперь здесь нет. Здесь нет больше воды. И если бы она даже и была, принести ее все равно не в чем.

– Если хочешь, я схожу… сбегаю. Сбегать?

Зимину не хотелось оставаться, Зимин боялся. Боялся, потому что начал догадываться.

– Пить, значит, не хочешь…

Зимин не знал, что еще можно сказать. Ему хотелось поругать Лару, хотелось поругать Перца, ему хотелось их просто прибить, растереть по шпалам, но при Лехе ему не хотелось этого делать.

Лехе было бы неприятно, Леха бы, наверное, расстроился, а Зимину не хотелось его расстраивать сейчас. Поэтому он сказал:

– Вообще-то, она хорошая, Лара… Хорошая. Может, это, попробуем ее найти…

Леха снова отвернулся.

– Ну и правильно, – согласился Зимин. – Плюнь на нее, Леха, пошли со мной. Будешь моим другом. Будем летать. Ты же умеешь летать…

Леха не ответил.

– Драконы после смерти превращаются в свет звезды. Это она сказала. В тень звезды, в день звезды, в пень звезды. Я ухожу. Не могу я это сделать, не проси.

Зимин погладил Леху по боку. Дракон помнил ветер, помнил запах и вкус облаков, и там, в облаках или даже выше, его ждали другие драконы. Свешивали с высоты тяжелые звероящерные морды, смотрели вниз. А может быть, даже…

Мысль была дурацкая и не к месту, но Зимину она вдруг понравилась. Он представил, как драконы сидят на облаках, курят трубки и смотрят вниз, на мир. Зимин даже чуть улыбнулся от этих мыслей, хотя ему было совсем невесело.

Невесело.

А надо было сказать что-нибудь ободряющее, типа: «Держись, братан, все будет пучком». Но Зимин не стал ничего такого говорить.

– Давай, – сказал он. – Бывай, – сказал он.

Дракон не пошевелился.

Зимин ушел.

Перед тем как нырнуть в колючие заросли, Зимин не выдержал и оглянулся. Ничего не изменилось, Зимин сказал себе, что не будет больше оглядываться, и не оглядывался. Пробирался через чертополох. Не хотелось ни о чем думать, но мысли лезли, тогда Зимин назло шагал через самые чертополоховые дебри, чтобы было больно. Но не помогало.

Зимин прошел чертополох почти до половины, остановился и сел. На какую-то кочку. Уходить было нельзя. Зимин это понимал. Но и вернуться он тоже… Тяжело было возвращаться.

Тяжело. Он вспомнил, как в первый раз увидел Леху. Тогда. Возле озера. Вспомнил, как они играли с Игги, вспомнил борщ. А Лара тогда еще сказала…

Зимин хлопнул себя по щеке. Сильно хлопнул, чтобы почувствовать. И еще разок. После чего Зимин побежал назад.

Дракон не открыл глаз, и Зимин был благодарен ему за это.

Он спит, решил Зимин, конечно, спит. Спит, а что ему еще делать? Спит, видит свои, драконьи сны.

Интересно, что снится драконам?

Интересно, о чем мечтают драконы?

Небо, скорее всего. Наверняка. Говорят, что самолетам снится небо, драконам же просто обязано сниться небо. Розовое утреннее небо. Или сине-полуденное небо. И даже черное небо перед грозой. А может, даже зимнее небо, хотя зимы Леха, наверное, никогда не видел.

Или, может быть, им снятся битвы? Им должны сниться битвы. Огонь, лязг металла, дымные столбы по горизонту, кровь героев. Музыка сражений.

Он спит, подумал Зимин. Он спит, и ему не будет больно, это ведь дракон. Валькирия, поющая песнь войны, равнодушная к боли и смерти, несущая огонь птица.

Зимин осторожно раздвинул пластинки панциря в нужном месте, за левым крылом, приложил к коже клинок и быстро навалился всем телом на рукоятку.

Леха вздрогнул. Из левой ноздри вырвался дымок.

По шкуре запрыгали разноцветные искры, запахло арбузом, огурцами и, как показалось Зимину, земляникой. Зимин предусмотрительно отскочил подальше.

Искры плясали все быстрее и быстрее, панцирь дал трещину, и из нее вырвался на волю упругий белый свет. Затем панцирь лопнул в другом месте, и снова вспыхнул свет. Панцирь стал расседаться, и свет лился уже беспрерывно. Он был таким плотным, что поднялся ветер.

Сначала Зимин смотрел на этот белый вихрь, потом глаза у него заболели, он их закрыл и чувствовал лишь тепло, вспышки и движение воздуха – все быстрее, быстрее и быстрее.

Все кончилось, и Зимин открыл глаза.