Евгений Щепетнов - Монах

Они прошли этим двором, потом ещё несколько калиток, крытый арочный переход и вот — открылся уютный круглый дворик, в дальнем конце которого располагалось что-то вроде садика, заросшего газоном и подстриженными кустиками, а на остальной части двора, вымощенной брусчаткой, не было ничего — кроме толпы зевак, наблюдавших за происходящим с жадным любопытством и нетерпеливо переговаривающихся, что создавало «гул толпы».

Андрей усмехнулся — он как-то прочитал, что в театре есть такое понятие «гул толпы», чтобы создать этакий угрожающий гул, якобы все переговариваются, чего-то замышляют и обсуждают, надо очень быстро и так это с нарастанием произносить, обращаясь друг к другу: «Чего говорить, когда не о чем говорить! Чего говорить, когда не о чем говорить! Чего говорить….» Вот нечто подобное тут и происходило.

Со стороны лужайки стояли несколько деревянных кресел, лакированных, богато инкрустированных костью и самоцветами, с золочёными узорами на подлокотниках и витых ножках, стоял низкий столик, уставленный напитками и фруктами, и пока что было пусто — эти кресла никто не занимал — ясно, что места были приготовлены для графа и его свиты.

Толпа перешёптывалась, глядя на конвой, окруживший Андрея, а время ожидания затягивалось — похоже граф решил показать, какой он важный и «помариновать» ожидавших. Впрочем — как подумалось Андрею — может ему и не надо было показывать свой важности, он и так был важен, в своей вотчине граф был царь и бог, творил суд и расправу и только император, по закону, мог отменить его решение — но император где-то там далеко, да ему и глубоко безразлично, что происходит в пределах Графства Баданского — ну, пока граф не начал заговор против престола. Всё это уже было в истории…

Наконец, открылась широкая двустворчатая дверь и появилась процессия — во главе граф с графиней, за ними толпа прихлебателей, прислуги и всевозможной челяди.

Андрею подумалось — вот куда идут деньги с таможни! А также — с крестьян…

Одна только цепь на шее графа, на которой висел какой-то медальон, вроде как графский знак или что-то подобное, стоила больше, чем доход нескольких деревень за год напряжённой работы. Два раба с боков несли опахала, которыми обмахивали важных господ — то, что это рабы, монах догадался по ошейникам на их шеях.

Граф был одет в белоснежный костюм — не такой пышный, как на картинках о земном средневековье, а вполне элегантный, напоминающий мундир капитана какого-нибудь круизного лайнера, его жена была в бирюзовом платье, не оставлявшем сомнения в том, что у неё имеются грудь, зад, ноги и…остальные соблазнительные части тела. Её довольно объёмистая, при небольших габаритах фигуры, грудь, чуть не вываливалась из лифа, еле прикрывающего соски. Наперсницы хозяйки были одеты соответствующим образом — только украшения на платьях были чуть победнее.

Спин этих дам Андрей не видел, но подозревал, что там всё также откровенно, как и спереди.

Хозяин замка — невысокий мужчина, с красными прожилками на носу (Андрей подумал — выпивает, не иначе!), худощавый и больше похожий на мелкого клерка, чем на могущественного властителя сотен квадратных километров земли, прошёл к креслам, усадил на то, что слева, графиню, на другое, с высокой спинкой, украшенной — видимо — графским гербом, сел сам и важно воззрился на Андрея, всем своим видом показывая, что он готов к справедливому и неподкупному суду, желая не мести, а справедливости…нет, вот так — Справедливости!

Это так и было написано на его узком, прыщавом лбу с морщинами, образовавшимися оттого, что он слишком много думал, как развлечь себя тусклыми серыми днями и скучными ночами.

Графиня оказалась миловидной молодой женщиной — если бы не антураж в виде замка, охранников, с саблями и мечами и всей окружающей действительности, её легко было принять за модельку лёгкого поведения, оказавшуюся где-то на вилле у состоятельного папика.

Она весело глядела на подсудимого, благодарная ему за то, что он вырвал её из скучного ничегонеделания и отвлёк от мыслей — чем заняться до завтрашнего празднества, если все развлечения уже приелись, а новые поступят лишь с завтрашним утром.

Графиня окинула Андрея с ног до головы, задержавшись взглядом на средней части его фигуры, облизнула губы и… подсудимому показалось, что его уже раздели и изнасиловали.

Граф тихо сказал что-то своему мажордому, и тот зычным голосом крикнул:

— Подведите к его сиятельству подсудимого!

Конвоир легко подтолкнул Андрея вперёд, шепнув:

— Остановись на расстоянии пяти шагов и не шевелись, а то подстрелят! — и указал на стены вокруг площадки, усыпанные стрелками с арбалетами и луками — они были готовы истыкать стрелами любого, кто может совершить, хоть и предположительно, акт агрессии против сиятельного господина.

Андрей медленно подошёл к креслам, встал, как ему было сказано, и замер, в ожидании дальнейших действий судей.

Граф опять сказал что-то мажордому, и тот стал громко зачитывать список прегрешений подсудимого, в которых его обвиняли, из которого Андрей узнал, что он напал на почтенного дворянина по имени Карнак и злодейски лишил его жизни.

Стиль изложения был таким витиеватым, архиичным, что Андрей скоро потерял нить повествования о своих жутких преступлениях и заскучал, результатом чего был его зевок, не очень умело скрытый приложенной ко рту рукой.

Граф прервал мажордома, досадливо бросив:

— Хватит нести эту чушь, даже обвиняемого вогнал в дремоту! А он должен убояться, а не спать на графском суде!

Затем граф грозно спросил:

— Ты признаёшь себя виновным, о негодный, в своих тяжких преступлениях?!

— Извините, ваше сиятельство, из всего перечня ужасающих деяний, уловил лишь, что я убил Карнака, остальное ускользнуло от моего внимания по причине витиеватости и сложности для понимания. Но я понял, насколько я ужасен и гадок. Если хотите — задавайте мне вопросы, я на них отвечу с полной искренностью — Андрей улыбнулся широкой, располагающей к себе улыбкой, обнажая безупречно белые, здоровые зубы, так, что графиня тоже не выдержала и улыбнулась ему в ответ.

Граф слегка растерялся и буркнул под нос:

— Сто раз говорил, чтобы излагали нормальным, человеческим языком! Ну на кой демон мне все эти ваши выверты — «коим», «коий», «вестимо» и «паки»?! Даже преступники над нами уже смеются! Ты смеёшься над нами, преступник? — неожиданно спросил граф, наклоняясь вперёд и глядя чёрными, слегка безумными глазами в лицо Андрею.

Монах подумал: «Опа-па! А граф-то слегка не в себе…этакий психопат — может башку снять, а может наградить, он непредсказуем, как женщина во время беременности, капризен и с сумасшедшинкой…впрочем — это обнадёживает»