Евгений Щепетнов - Монах

Граф пожал плечами, и почти скороговоркой сказал:

— Устройте его куда-нибудь, обеспечьте питание, да заприте, чтобы не убежал.

— В темницу, ваше сиятельство? — мажордом преданно изогнулся в поклоне и замер, ожидая ответа.

— Идиот! В комнату поселите, покормите нормально, и никого к нему не пускайте! — он покосился на спину уходящей графини и ещё раз громче повторил — никого! И вот ещё что — дайте ему какую-нибудь приличную одежду, вместо этих обносков — всё-таки праздник завтра. Впрочем — какая разница, в чём он в рабство пойдёт. Пусть как есть остаётся… — граф махнул рукой и тоже ушёл в замок.

Мажордом крикнул:

— Суд завершён, можно расходиться! — и бросил конвоирам Андрея — ведите его за мной, сейчас комнату покажу. Поставите там охрану.

Комната Андрея ничем выразительным не отличалась — только тем, что запиралась снаружи, а не изнутри, этакая комфортабельная камера.

Впрочем — комфорт тут был относительным — если считать за комфорт кровать и горшок под ней — то да, просто отель Хилтон. В углу стояла табуретка, на которую и водрузили еду для Андрея — куски мяса, кувшин с пивом, лепёшки и фрукты.

Он поел — без аппетита, но осознанием того, что есть надо, поддержать силы — завтра они пригодятся.

Вообще-то он не особо опасался проигрыша — при его-то способностях — но оставлял шанс на то, что могут случиться непредвиденные обстоятельства.

Больше не забивая себе голову завтрашними боями, Андрей растянулся на кровати, с наслаждением сбросив сапоги, и закинув руки за голову стал размышлять: «Сегодняшний суд, можно сказать прошёл нормально — фарс, а не суд, конечно, но что-то подобное я и ожидал. Кстати — если бы не графиня. Всё могло бы быть хуже. Однако она меня беспокоит…как бы гадости какой не сделала. Вот чувствую — она баба непростая, этого лоха-муженька держит на коротком поводке. А каковы у них нравы — я просто обалдеваю с них — сидят и обсуждают своих любовников и любовниц! Впрочем — чего это я удивляюсь? А что, при дворе земных королей нравы были другими? Писали, что супруги стеснялись сказать кому-либо, что сохраняют верность друг другу — с ними бы перестали здороваться и приглашать в приличное общество! Положено было иметь любовника или любовницу, начиная с короля и заканчивая самым захудалым дворянином. Одно радует — они тут хоть моются — не воняют, как французские дамы и кавалеры, вшивевшие, как солдаты в окопе!»

Его мысли прервали голоса в коридоре — разгневанный женский голос угрожал всех выгнать, уничтожить, мужские голоса отвечали виновато-твёрдо, и Андрей понял, что стража чётко выполняет распоряжение графа никого к нему не пускать, а это графиня желала попробовать комиссарского тела, и очень возмущалась, что ей это не удавалось.

Андрей усмехнулся — баба очень даже сексуальная…только вот как-то…хммм…брезгливо, что ли…она перепробовала всех конюхов и псарей, всех дуэлянтов и музыкантов, и после них бултыхаться в этом коктейле? Небось заразная какая-нибудь, они тут о предохранении имеют только поверхностное понятие — пьют какие-то травы, ходят к лекарям (тут он подозревал, что без магии не обходится), а чтобы изобрести что-то вроде презерватива, ограничивающего прямые контакты — до этого не додумались. Впрочем — может что-то и было подобное — ведь описывались подобия презервативов в древнем Египте, сделанные из тонкой кожи — их потом стирали и развешивали для просушки, но о чём-то подобном здесь Андрей не знал. Хотя — он особо и не интересовался этим.

Тут же себя поймал на мысли — что с ним происходит? Во время монашества он запрещал себе думать о подобных вещах, а здесь…ему припомнилась кикимора, при виде которой он точно испытал возбуждение, да такое мощное, что даже растерялся и застыл на долю секунды — что чуть не стоило ему жизни. Если бы не его перетренированные рефлексы…

И ещё одно сильно его беспокоило — он наслаждался тем, что убивает. Если наёмным убийцей он просто делал свою работу — бах! — нет объекта. Ни эмоций, ни сожалений, ни радости, ни удовольствия — ничего. Здесь же, когда он стал оборотнем, он при уничтожении чиновника и его подручных испытал чувство сродни оргазму, испытал наслаждение от убийства.

Он отбрасывал эти мысли от себя — то, что он испытывал, было гадко, противно, нехорошо, но из песни слова не выкинешь — ему нравилось убивать! Ну да, он наказывал плохих, да, он вроде как меч Божий, но испытывать во время казни преступников наслаждение, возбуждение, радость?!

Грустно усмехнувшись, монах решил, что ему бы очень подошла работа палача — ведь так приятно совмещать полезное и приятное.

Ругань в коридоре достигла своего апогея — кто-то вскрикнул, а дама стала яростно ругаться такими матерными ругательствами, что у Андрея поднялись брови — даже он, прошедший армию и войну узнал пару новых оборотов.

В дверь что-то грохнуло, она распахнулась и в комнату ворвалась разъярённая графиня, с обнажённой грудью, из которой вывалились полушария вполне так аппетитной груди четвёртого размера — как ни странно, не отвисшие из-за своей тяжести до пупка, а торчащие бодро, вызывающе, как пушки береговой артиллерии.

— Суки! Уроды! Я вас всех повыгоняю! Твари! Я вам….поотрезаю! Я вас…..! Вы у меня…..! Дерьмоеды!

Она яростно взглянула на лежащего Андрея:

— Ты представляешь, какие уроды?! Этот придурок, мой муж, запретил мне входить в эту комнату! Сам, сучонок, таскается по всем кухаркам, грязным волосатым тёткам, а мне запрещает хоть иногда пообщаться с новым человеком! (Пообщаться? — подумал Андрей — вот как у неё это называется — пообщаться? А я хочу с ней пообщаться? Хммм…я ведь уже, вроде, и не монах…и чёрт с ними, с конюхами, а?)

Графиня присела на кровать рядом с подвинувшимся к стене Андреем, медленно провела пальцем по его бедру, и сказала:

— А ты интересный мужчина. расскажи мне, как ты перерезал глотку этому Карнаку? Он там визжал, или нет? Кровь сильно брызнула? Ты ему отрубил голову? Расскажи! Это меня возбуждает…

То, что произошло в дальнейшем. Андрей, кроме как изнасилованием назвать не мог — впрочем, он и не сильно сопротивлялся — как говорится — расслабься, и получи удовольствие.

Графиня вопила как сумасшедшая, наверное её было слышно во всём крыле огромного замка.

Уходя, натягивая платье — которое точно одевалось на голое тело, она сказала:

— Честное слово, я никогда не испытывала такого удовольствия, ни с кем! Ты такой горячий! Такой сильный! После тебя, наверное, я ни с кем уже не смогу получить такого наслаждения. Так бы приковала тебя к себе, и не отпустила бы никуда!