Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

— Писания? — спросил адмирал, отбиваясь от знаков внимания гермафродитного инкуба (или суккуба).[85] — Какого Писания?

— О Солово, ты же знаешь старинные повествования о Судном дне. Ты когда-нибудь читал свою Библию?

— Часто, — искренне ответил адмирал.

— Ну, тогда ты прекрасно знаком с тем, что будет в конце времен. Большая часть сценариев предусматривает восстановление Иерусалимского храма, и для этого потребуется менора.

— Значит, мучения папы Льва и мольбы императоров… и мое присутствие здесь…

— Да, да, — перебил его нетерпеливый Диббук. — Все — моя собственная работа. Как я уже сказал, мне хочется запустить свой шар пораньше и застать противника врасплох. Старый босс не согласился на это; ему пришлось уйти. А теперь командую я. И собираюсь помочь тебе двигать вперед ход событий. Ступай к своим старым друзьям, Солово!

— Вы настаиваете на этом, однако, если вы и есть новый князь Тьмы, зачем беспокоить себя писаниями и правилами? Бесспорно, вам следовало бы играть по своему усмотрению, не считаясь с ограничениями.

— Не знаю, почему я заставляю себя перебрасываться словами с тобой, медленно ответил Диббук, в ритме танца по очереди открывая и закрывая свои глаза. — Правила попросту существуют; они предшествовали всей борьбе и не могут быть изменены. Вот погляди, что будет со мной при одной мысли об их нарушении!

Адмирал старательно выполнил распоряжение и, не будь он рожден слишком рано, чтобы иметь представление об этом явлении, несомненно узнал бы игру чудовищных сил тяготения на рыхлой коже Диббука.

— Такова цена за сопротивление правилам даже в незначительной степени. Плоть моя колышется, а глаза напрягаются, словно от дуновения чудовищного ветра. Я страдаю ничуть не меньше, чем твои бесценные папы и императоры… ты это узнаешь. Что ж… даже чтобы состарить тебя на три года, мне пришлось израсходовать столько энергии.

— Пардон? — переспросил невозмутимый Солово.

— Как я уже говорил, — продолжил Диббук в резком тоне, — я не могу двигать твоими ногами, а могу лишь ускорить их шаг. Мы не можем ждать целых три года, пока ты будешь бесплодно слоняться по всему Востоку, выспрашивая туземцев и копая свои ямы. Нет, я прокрутил вперед эти годы, чтобы сократить тщетные поиски и направить тебя прямо к своим друзьям!

Теперь адмирал понял, откуда взялась излишняя тяжесть лет, когда впервые вошел в комнату. На три года ближе к холодной тихой могиле, но ни единого воспоминания о них. Он и не знал, радоваться или протестовать. Во всяком случае, смысла в возражениях не было: прошлого не воротишь. Однако Солово попросил ввести его в курс событий.

— Папа Лев отвел мне один год и обещал жуткие неприятности в случае неудачи. Поскольку лишь вы, похоже, знаете эту часть моей биографии, нельзя ли любезно поведать, что со мной было?

— Он умер, — отрезал Диббук. — В страшных муках, бедняга. Хирурги обнаружили, что его мозг высох, как слива. Как и у его наследника Адриана VI; под моим безжалостным давлением этот протянул только два года. А сейчас я уделяю… как его зовут?

К уху Диббука подлетело эфирное прозрачное создание — наполовину прекрасная дева, наполовину стрекоза.

— Климент VII! — сладко пропело оно. — Климент VII!

— Правильно, спасибо, — согласился Диббук и, протянув лапу, с хрустом стиснул создание в огромном кулаке. Зеленовато-алый ихор выступил между пальцами. — Так вот, сейчас все свое внимание я уделяю Клименту VII. Поэтому, уверяю, возвращения в Рим тебе нечего опасаться. Ты будешь необходим, как и прежде!

— Ну, спасибо хотя бы за эту малость, — сухо проговорил Солово.

— Не стоит упоминания, — приветливо отозвался Диббук. — Последние несколько лет ты изрядно потешил меня. И я весьма надеюсь на тебя в будущем. Действительно, экий тип!

Адмирал ответил одним из привычных жестов, означавшим: «Я делаю то, что приходится».

— Я жертва своего времени, — промолвил он в свое оправдание.

— Гм, гм! — усомнился Диббук. — А знаешь, ты попусту тратишь время на все эти «природные добродетели»; ваш брат, стоик, в конце концов оказывается внизу у меня.

Солово улыбнулся.

— Но ведь не следует забывать, что вы еще и князь Лжи.

Диббук не стал спорить, а только пожал плечами.

— Тебе от этого никакой радости не будет! — И он ткнул в адмирала чудовищным пальцем, заставляя тронный зал извергнуть его.

Двигаясь наружу, Солово услыхал последние слова Диббука:

— СТУПАЙ К СВОИМ ДРУЗЬЯМ!

В заочном путешествии по опасному миру XVI века были известные преимущества; пробудившись в своих апартаментах, адмирал Солово нашел себя исхудавшим, покрывшимся здоровым загаром и украшенным несколькими новыми шрамами, невесть где и когда приобретенными.

В его матросском сундучке обнаружились пара золотых носков с крылышками, прежде принадлежавших императору Константину XI Палеологу,[86] непристойная статуэтка из Баальбека, изрядное количество золотых монет (Солово так и не избавился до конца от пиратских наклонностей), камень из Стены Плача[87] для Мегиллаха. Выходило, что путешествие было забавным, невзирая на вопиющее отсутствие меноры.

Как подобает доброй забитой каприйке, экономка адмирала поддерживала в доме необходимый достаток, рассчитывая на его внезапное появление, словом, поступала, как мудрая дева из притчи, поведанной миру Христом. Быть водворенным в дом демоном — возвращение из самых скорых, однако перед рассветом адмирала ожидал вполне сносный завтрак.

Усевшись перед бутылкой сека,[88] хлебом и луком, Солово смотрел, как безотказное солнце поднимается над куполом Санта-Кроче, и думал о временах прошедших. Потом в своей библиотеке он листал огромный том переплетенных кожей «Размышлений» Марка Аврелия, положив его на подставку в виде бронзового орла.

Наконец адмирал решил, что ничего другого не остается. Поскольку менора так и не обнаружилась, ему придется посетить друзей. Он извлек свое любимое точило и примерил к нему самый лучший стилет.

— Прости за беспокойство, Гарольд, — проговорил адмирал Солово, только скажи мне, считаешь ли ты меня своим другом?

— О да, — ответил сидевший напротив крепкий краснолицый мужчина. — Так мне кажется.

Солово подавил вздох облегчения. Совершив короткую прогулку по Риму, адмирал уже начал опасаться, что исчерпал перечень лиц, способных на подобное признание.

— В конце концов, — продолжал мужчина, — это вы выхлопотали мне разрешение осесть в Риме. Вы были в старой доброй Англии, мы распили несколько бутылок… и потом нам вдруг пришлось подраться, защищая друг друга. Если это не дружба, так что же тогда?