Далия Трускиновская - Люс-а-гард

— И у тебя хватит мужества лезть в холодный ручей? — Люс даже содрогнулась от такой перспективы.

— Почему же в холодный ручей? — загадочно спросила Мэй.

И у Люс появился предлог отозвать Томаса-Робина, притянуть его рукой за шею, коснуться губами его уха и долго шептать о том, что женщины сейчас скроются на полчасика, и вовсе незачем искать и беспокоить их.

На берегу ручья Мэй расстегнула и сняла свой широкий пояс. Он был сделан на манер патронташа, только патроны двенадцатому веку никак не соответствовали бы — порох в Европу должен был прибыть примерно два века спустя.

Мэй достала один патрончик и вынула из него какую-то бесконечную тонкую пленку. Достала другой — это был крошечный металлический баллон, наподобие гильзы, как оказалось — со сжатым воздухом. Достала третий — он оказался футляром для странной штуковины, из которой торчала спиралька в палец длиной. И, наконец, четвертый патрон оказался складным ведром. В нем же хранились и пузырьки с жидким мылом неслыханного аромата.

Люс взвыла от зависти — такое снаряжение хронодесантницы ей и не снилось. И она как следует ругнула в душе свой век, озабоченный орбитальными станциями и не знающий о подлинных нуждах десанта.

Не успели Люс и Свирель ахнуть — перед ними была надувная ванна. Осталось только натаскать туда воды из ручья, согреть ее и развести пенный шампунь, который Мэй тоже прихватила с собой в виде крошечных, с дробинку, шариков.

Люс, оттираясь от боевой грязи, взяла всю эту роскошь на заметку, чтобы дома скопировать ее, насколько позволят технические возможности промышленности.

По очереди искупавшись, десантницы и Свирель вылили воду, выложили на солнечное место одноразовую ванну и пузырьки от мыла, чтобы они быстренько самоуничтожились, и вернулись к «зеленым плащам». Теперь они были полностью готовы к боевым действиям — даже Свирель, хотя она и поглядывала на Черного Джека с большой опаской.

Правда, удовольствие от купания Люс умудрилась себе омрачить — она глядела на плещущуюся Мэй и обоснованно беспокоилась, как бы Тома-Робин не ухватился обеими руками за эти мощные бедра, за эти круглые колени и, конечно, за грудь, которая торчала не хуже, чем бюст Серебряной Свирели, вознесенный чуть ли не до подбородка корсетом. Люс даже удивилась про себя, как это украшение не мешает Мэй воевать. К тому же, у соперницы был натуральный загар потрясающего оттенка — Люс, будучи блондинкой, не могла добиться такого никакими средствами.

Свирель тоже была хороша собой — с длинными светлыми косами и в радужной пене. Впервые Люс подумала, что не такая уж она и толстая, если поместилась в ванне.

Но когда они вернулись к ватаге, то были жестоко выруганы. И поделом — бултыхаясь в ванне, они совершенно утратили чувство времени и реальности. Томас-Робин жестко сказал, что лучше им всем сейчас поскорее отсюда убраться — ведь дело сделано, Марианна свободна, и он, вожак, не видит причины дружно сидеть на холмике и ждать возвращения шерифского отряда с подкреплением. А по дороге на одну из многочисленных стоянок можно проверить силки и запастись дичью, благо ватага в спешке не позавтракала. Опять же, по дороге можно было сделать крюк и разжиться элем у родного мельника.

Спорить с Томасом-Робином десантницы не стали — во-первых, им тоже хотелось есть, а во-вторых, он был прав. И ватага, по команде сорвавшись с места, ровным бегом, не особо утомляя себя, направилась к водяной мельнице — на первом месте у молодцов всегда стоял Эль.

Тут выяснилось, что Серебряная Свирель не в состоянии после всех потрясений пробежать и полмили.

Случилось то, чего Люс опасалась. Отправив ватагу вперед, Томас-Робин и Черный Джек, а также примкнувшие к ним братец Тук и сэр Эдуард пошли шагом, приноравливаясь к крейсерской скорости Свирели. И Томас-Робин явственно поглядывал на великолепную Мэй.

Монах и юный поэт сперва трещали на латыни, как две древнеримские сороки. Причем, судя по возвышенным жестам, они били друг друга длинными цитатами. Потом оба угомонились и повели себя как полагается. Монах присоединился к Джеку, осаждавшему Свирель, а та настолько была рада снова попасть в центр мужского внимания, что распелась и пускала трель за трелью. Мэй пыталась завести с поэтом беседу о поэзии и тоже декламировала на латыни что-то красивое и непонятное, но он, к великому огорчению Люс, уворачивался от летевших в него цитат и встревал в беседу люс с Томасом-Робином. А она как раз рассказывала своему красавцу про поединок с леди Кэтрин, не забывая выставить себя в самом выгодном свете — мол, и следствие провела, и справедливость восстановила, и кровопролития избежала.

У мельницы их уже ждало целое пиршество.

Мельник, пожилой седогривый гигант, был крайне рад такому нашествию. Он подкармливал ватагу, ватага выручала его из неприятностей. По такому случаю он даже встал с постели, где несколько дней провалялся с никому не ведомой хворобой, лечась элем и терроризируя ближних.

Единственное, что мешало его искренней привязанности к стрелкам — так это присутствие на мельнице двух старших незамужних дочек. Младшие дети для молодцов интереса не представляли, а эти дочки еще и уродились в папеньку — такие же рослые, крепкие и пышноволосые. Мельник не возражал против внуков, но он хотел бы знать своего зятя в лицо и по имени.

Увидев, как хороша эта старая мельница, как медленно проворачивается деревянное колесо, как мирно пасутся на лугу овцы, корова с теленком и две лошадки мельника, какие ровные грядки у него на огороде, Люс безумно захотела пожить здесь простой и несуетной жизнью с милым другом, с этим вот простым и улыбчивым стрелком, а не носиться во главе десанта Бог весть где, размахивая и потрясая алебардами, ятаганами, малайскими крисами, японскими нунчаками, индийскими катарами и древнерусскими дубинами… что там еще у них было? Она освоила такое количество всех этих совершенно ненужных в ее веке воинских искусств, что иногда ей просто хотелось посидеть в тени и тиши, поливать грядку, воспитывать овечку… причесывать детишек, вот таких же хорошеньких, как эти два малыша на лужайке, один годовалый, второй примерно двухлетний… чем это они играют?…

Больше всего штуковина, которую старший младенец усердно заворачивал в листья, была похожа на десантный хронобраслет!

Люс сперва уставилась на эту блестящую штучку в полном ошалении. Потом потрогала собственную левую руку. Ее браслет был при ней. За браслетом Серебряной Свирели Люс присматривала особенно тщательно — и тот уж точно был при хозяйке. Оставалось предположить, что деревенский кузнец нечаянно смастерил для мельничихи что-то очень похожее.