Екатерина Фёдорова - Под сенью проклятия

Она вдруг тряхнула головой.

— Вот что. Пока сиди в Олгарской слободке, у Берсугов. И носу за ограду не высовывай. Самому господину Алтыну скажи, что я хочу повидать его на Свадьбосеве. Пусть на празднике поглядывает по сторонам — я подойду, как только верчи с королем трапезу закончат. Передам с ним весточку для тебя. Вдруг к тому времени все утрясется? А сейчас давай уходи, чего стоишь? Тришка, ну!

— Может, тебе тоже уйти? — Я глянула ей в лицо. — Что, если на меня напраслину возвели, чтобы тебя оставить одну, а потом отравить? Всяко ведь может быть.

Арания прикусила губу, упрямо сдвинула брови.

— Нет. Тебе этого не понять, Тришка. Я не хочу, как ты, всю жизнь на сосны любоваться, с медведями разговаривать. я в Чистограде жить хочу! Чтобы народу вокруг много, на праздники в кремль ходить. Чтобы хоть раз в жизни — да пройтись в цорсельском платье! Павой, чтоб на меня все глядели! Не хочу бабьей доли — у печи сидеть, детей рожать, мешки с зерном по осени считать. Вот!

Лицо у неё скривилось. Она спешно провела по нему рукой, словно стирая что-то. Кинулась к сундукам, с грохотом откинула крышку, закопалась внутрь. В сундуке что-то лязгнуло. Арания разогнулась, держа в руках тяжелый узел, швырнула на соседнюю крышку. Звякнуло грозно, тяжело. Она дернула за лямки, монеты, рассыпаясь по толстому полотну, снова звякнули.

— Вот. Возьми бельчей двадцать. нет, лучше тридцать. На первое время хватит. Берсуги за прокорм не берут. Но у них принято, чтобы человек, если в дом придет, помогал.

— За этим дело не станет.

Арания улыбнулась.

— А меня всегда это злило. Только сядешь за стол, как уже орать начинают — Араниэ, собери-ка тарелки с твоего конца стола! Соседка в бок тычет — Араниэ, ты младшенькая, сбегай принеси блюдо с пирожками!

Тут в дверь осторожно стукнули. Мы обе резко обернулись, Арания округлила глаза, глянула на меня с ужасом. И быстро уселась прямо поверх денег — те звякнули под тяжестью тела, две или три бельчи скатились на пол. Сестра прикрыла ногой монетку, которая блестела на самом виду, расправила подол пошире, крикнула:

— Входи, кто там!

Дверь растворилась и вошел Ерша. Я замерла, Арания холодно сказала:

— Лицо твое помню, а имени не знаю, добрый молодец. Какие вести ты нам принес?

Ерша, не кланяясь, глянул коротко на неё, потом на меня. Когда заговорил, голос его отдавал ледником, совсем как голос Арании:

— Король-батюшка зовет к себе госпожу Тришу Ирдраар.

Сестра на мгновение привстала с сундука. Потом, видать, вспомнила о деньгах, которые прикрывала телом, бухнулась обратно. Выпалила:

— Одну? Гоже ли девице.

Ерша глянул на неё немигающим взглядом.

— Ты что хочешь сказать, Арания Кэмеш-Бури? Что в покоях короля с твоей родственницей может случиться дурное? И кто же сотворит такое — уж не сам ли батюшка-король?

Арания посмотрела на меня таким взглядом, словно прощения просила. Выдохнула:

— Нет. Это я так, по глупости спросила.

— Хорошо, когда девка свою глупость признает. — Ответил ей Ерша. Глянул на меня, вскинул брови, собрав кожу на лбу складками. — Идешь ли, Триша Ирдраар?

— Иду. — Отозвалась я.

И пошла. Только ноженьки чегой-то дрожали.

Курносый шагал впереди, размашисто, споро. Попавшаяся нам навстречу жильцовская женка, увидев его, поздоровалась. А разглядев за его спиной меня, хихикнула. Я бросила:

— Подобру.

И пошла дальше, обмирая от страха. На лестнице нам навстречу никто не попался, и я этому обрадовалась. Стыдоба-то какая — вели меня словно на правеж, хоть ничего дурного я не делала.

На четвертом поверхе Ерша распахнул передо мной расписную дверку, чуть поклонился, приглашая войти. Сам вошел следом.

Среди жильцов, что охраняли первую горницу, мелькнуло бледное лицо Держи — того немолодого прислужника, что довел нас с Аранией до горницы в первый день нашей жизни здесь. Глядел он на меня недолго, мгновение, не больше. И тут же отвернулся к окну. Вроде как и не знает. Я, проходя мимо, сказала чисто из вежества:

— Подобру тебе, почтенный Держа.

Однако он не ответил, упорно глядя в другую сторону.

Король Досвет поджидал меня в той самой горнице, где стоял стул с птичьими крыльями вместо подлокотников. На этот раз он не сидел, а стоял у окна, глядя на горевшую серебряным блеском Дольжу — там, за стенами дворца, солнце поднималось все выше. И припекало все жарче. Ко мне он так и не повернулся. Я махнула поклон, сказала, уже не заботясь, чтобы в голосе звучала мягкость, как учила меня Арания:

— Подобру тебе, король-батюшка!

Досвет не ответил, руки, заложенные за спину, не шелохнулись. Я со свистом втянула воздух ноздрями. Ну не молчать же меня сюда позвали? Правда, после криков Зоряны молчание короля было прямо-таки в радость.

Я глянула на кусок Дольжи, который виднелся в решетчатом окне поверх королевского плеча. Серебром с зеленью лилась Дольжа, шитым покрывалом лежал по её берегам Чистоград, а сверху сияло небо, по которому плыла стая снежной белизны облаков. Тишь да благодать.

Как мне хотелось в тот миг вырваться из кремля, и не высказать. Лишь одно тут держало — изувеченное лицо. Да ещё, быть может, опасение за Аранию. И хорошо бы уйти — да нужно задержаться во дворце. Ещё на какое-то время.

— Зачем ты ходила в покои Граденя?

Голос Досвета прозвучал неожиданно, и я вздрогнула. Ответила, почти не раздумывая:

— Память почтить, невинноубиенного.

— Не ври мне! — Король Досвет резко обернулся.

Губы у него были стиснуты в ровную черту, светлые с сединой брови столкнулись на переносице. Может, я и решилась бы рассказать всю правду, если бы увидела на королевском лице хоть тень доброты. А так.

А так я боялась навредить делу. Захоти Глерда, чтобы король все знал — сама бы рассказала. Но она смолчала, значит, и мне не болтать.

Я повернулась, наградила злым взглядом Ершу. Он снаушничал о покоях королю, больше некому. А должен был рассказать все дворцовым сплетникам, на худой конец собратьям-жильцам. Уж те бы расстарались. Хоть и говорят, что у баб длинные языки, но каждая лекарка знает — у мужиков языки побольше бабьих. И по длине, и по языкатости.

— Ты на моего жильца не гляди. — Громыхнул Досвет. — Отвечай, когда тебя сам король спрашивает! Ну?

Ну, чо делать — надо было отвечать. Я распялила глаза, чтоб почестнее казаться. Сказала, стараясь, чтобы голос звучал потверже:

— Правду говорю, король-батюшка. Госпожа Морислана рассказывала мне о вашем сыне. Что сгубили его злодейски, что погиб он совсем юным, а злодеев так и не нашли.

Досвет снова повернулся к окну — быстро, одним махом. Опять закинул руки за спину.