Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Штольц Евгения

Прикрыв глаза, он погладил кончиками пальцев серебряный браслетик, лежащий у него в руке. Воспоминания о матери, ее болезни, том дне на ярмарке и просьбе Линайи — все это казалось таким далеким… Будто случилось это в его давней, почти забытой жизни… Но все же он переживал за всех, кто был ему дорог в том, человеческом прошлом. Переживет ли матушка эту зиму? Справится ли Малик? Легко ли забудет его Линайя? Грохот грома за окном, шелест дождя ввели его в забвение — и он покачивался на волнах воспоминаний, пребывая одновременно и в Вардах, и в замке Брасо-Дэнто.

Раздался одиночный стук, едва различимый.

Вздрогнув, Уильям открыл глаза. Темная дубовая дверь едва скрипнула, медленно отворилась — и свет камина выхватил из мрака белые босые ножки, а также краешек платья, едва закрывающий колени.

«Вериатель?» — в памяти вспыхнул образ кельпи. Но это оказалась Йева. Она проскользнула внутрь. На ней было надето одно нижнее спальное платье, а коричнево-рыжие волосы волнами струились по узеньким плечам. Падая на остренькое личико, свет делал его еще острее, черты — мельче; в глубине ее изумрудных глаз отражались, танцуя, языки пламени.

Уильям поднялся из кресла, подошел к девушке, взял ее маленькие ручки в свои. Пальцами он пригладил ее ладони, чувствуя, как они холодны, будто лед. Опустив глаза и укрыв их за ресницами, Йева сделала неуверенный шаг вперед — и они вдвоем несколько мгновений стояли, замерев и только держась за руки.

Они собирались сделать то, что, казалось, разрешил им Филипп.

Однако говорить можно одно, а подразумевать — совсем другое. Так и граф красиво вышел из положения. Вроде бы разрешил гостю близость со своей дочерью, а вместе с тем обязал его стать самому себе безжалостным судьей. Перепуганной обрядом Йеве тоже пришлось рьяно ловить каждое слетающее с ее губ слово, чтобы оно не опорочило ее или отца в глазах совета. Сейчас любовники глядели друг на друга, пытаясь найти в себе силы, чтобы осознанно перейти ту черту, после которой уже не будет возврата. Наконец Уильям погладил холодную щеку Йевы.

— Замерзла? — Он не узнал свой голос в этом хриплом шепоте.

Кивнув, она накрыла ладонь Уилла своей. После полуночи Уильям встал с кровати, поднял лежавшее на полу одеяло и заботливо укрыл девушку, которая озябла. Стоило бы разбудить ее, чтобы она вернулась в свою комнату, но, согревшись, Йева провалилась в такой глубокий и сладкий сон, что он не решился нарушить ее покой.

В камине еще тлели угли, отдавая остатки своего тепла комнате, когда он решил привести в порядок свой костюм. Тот уже успел высохнуть от жара камина. Раздумывая о том, как лихо изменилась его жизнь и как странно судьба его переплелась с судьбой семьи Тастемара, Уилл и не заметил, как пролетела ночь. За окном продолжал хлестать ливень, обещая сырую, дождливую осень.

Поутру хмурое небо все еще поливало Брасо-Дэнто дождем; в полумраке казалось, что рассвет случится нескоро. Тем не менее дальняя дверь в коридоре тихо отворилась, и Уильям услышал энергичные шаги графа. Он напряженно замер, переживая, что к нему зайдут, но Филипп прошел мимо, хотя на миг будто и замедлился.

Уильям быстро оделся в высохший наряд, задержал взор на спящей Йеве, затем покинул комнату. Зайдя в кабинет, он обнаружил графа за письменным столом.

— Доброе утро, — поклонился он.

— Доброе, доброе… — задумчиво сказал Филипп и поглядел в сторону окна, по которому монотонно барабанил дождь. — Базил письма еще не принес, так что ждем. А пока садись за стол и расписывай руку — старайся выводить буквы ровнее, — с этими словами он уступил место и переместился на кушетку.

Пока Уильям скрипел вороньим пером и тщательно выписывал буковки одну за другой, едва ли не вывалив от усердия язык, Филипп внимательно рассматривал его.

— Как тебе Брасо-Дэнто? — наконец спросил он негромко.

— Величественен, огромен! Дышит, будто живой человек, да и вообще похож на закованного в доспехи воина из легенд!

— Он не так огромен, как другие, расположенные южнее города. И покажется совсем крохотным в сравнении с далекими южными махинами, лежащими за Черной Найгой. Оттуда и прибыл наш архимаг Зостра.

— А вы много раз там бывали?

— Довелось единожды. В Ор’Ташкайе, где-то лет триста назад… Ор’Ташкай — это преддверие настоящего Юга, пограничный элегийский город.

Уильям оторвался от бумаги:

— Как «единожды»? Вам же почти пятьсот лет!

— С Югом не все так просто, Уильям. — Граф развел руками и, увидев непонимание на лице гостя, вздохнул и продолжил: — Во-первых, на Юг весьма трудно попасть. Наши два континента разделяет широкий залив Черная Найга, а королевства, имеющие к нему выход, пропускают либо с важными бумагами, либо с большими деньгами. По ту сторону залива к этому относятся еще жестче. А во-вторых, южные земли для северянина крайне опасны, и чем дальше, тем негостеприимнее они становятся.

— Там идет война?

— Нет, там другие нравы, — слегка улыбнулся граф.

— А как нравы мешают путешествию по Югу?

— Мы с южанами слишком разные. Там царствуют магия, свободные отношения, вера в демонических праотцов; восхваляются там прежде всего хитрость, красивый слог и золото. Север же признает грубую силу, традиции и преемственность. Да и вера здесь совершенно иная — в единого Ямеса, который отрицает демонов. К тому же так уж исторически сложилось, что южные и северные народы недолюбливают друг друга. Почему? Долго объяснять, не возьмусь. Однако южанину здесь грозит нож под ребро, а там простодушного северянина ожидает хитрый народ, который либо загонит его в пожизненные долги, а с ними и в рабство, либо отравит.

— Зачем же им травить или обманывать северянина? — все еще не понимал Уильям.

— От неумения северян жить по южным законам. Брошенное в сторону южанина слово, которому не придали бы здесь значения, там может обратить даже друга в злейшего врага. А с врагами на Юге принято бороться любыми способами — от клеветы до яда. Это очень сложная тема, Уильям. Но просто знай, что южанам не рады здесь, равно как и там не рады северянам…

— А на Юге нет старейшин?

— Думаю, есть. После Кровавой войны — она была тысячу лет назад — очень много древних бессмертных сгинуло. Кто-то погиб, будучи выпитым соперником, кто-то просто пропал. Скорее всего, бежали на Юг. Но думается мне, что в силу нравов и порядков южан, они там не имеют той власти, какой старейшины располагают здесь, на Севере. Гиффард подтверждал это после возвращения из путешествия по южным далям.

— Но… вы же сами только что рассказывали, что северянам там не рады, — осторожно заметил Уильям, не прекращая выписывать на бумаге каракули.

— Гиффард — это другое. Все благодаря дару, который перешел и к тебе. Когда ты вкушаешь кровь, то вместе с ней получаешь и воспоминания убитого. Прожив с этим даром множество веков, Гиффард стал… гибким, проницательным, всегда видел во тьме свет истины, потому что глядел тысячей и тысячей глаз и общий язык мог найти с кем угодно: южанином, северянином. Вот только воевать он не любил. Меч в руках держал с неохотой, будучи скорее мудрецом и философом, нежели великим воином. Поэтому и слыл среди старейшин чудаком, хоть и уважаемым всеми. И тепло общался он по большей части лишь с нами, Тастемара, да с Лилле Адан.

— «Лилле Адан»?

— Да, Мариэльд де Лилле Адан, графиня Ноэльская, представительница очень старого рода. Только ее феод имеет сухопутное сообщение с Югом.

В дверь негромко постучали.

К досаде Уильяма, утренняя общительность графа тотчас улетучилась. В кабинет вошел моложавый мужчина. Лицо его было приятным, мягким, отличающим того, кто спорить не умеет, да и не любит, всячески силясь избежать конфликта даже в ущерб себе. Однако располагающую внешность изрядно портили оттопыренные, будто паруса, уши; такие же уши были у его деда, Него Натифуллуса, именно по ним и по пачке корреспонденции в руках Уильям сообразил, что перед ним тот самый Базил, который некогда состоял в отношениях с Йевой.