Анна Мистунина - Проклятый

Это было похоже и непохоже на кокон, поставленный Ирэном. Клубок тьмы зашевелился, потянулся от Кара к Сильнейшему. Тело и разум сковала неподвижность. Накатывала обморочная слабость. Все, что мог Кар — молча смотреть, как в темный коридор, связавший его с отцом, медленно уходит Сила, более драгоценная, чем жизнь.

Наконец Сильнейший оборвал пытку. Тьма с глухим ворчанием свернулась в клубок. Затихла возле сердца Кара.

— Выпив ее всю, — продолжил отец, — Я отвезу тебя в Империю и отдам, беззащитного, твоим любимым дикарям. Уверен, они рады будут казнить тебя, как казнили твою мать.

— Что?!

Кар хотел встать. Не смог — ноги отказались служить. Крикнул со всей силой отчаяния:

— Это ложь!!!

— Я не лгу, — спокойно ответил отец. — Я собирался сказать, когда ты прервал меня. Несмотря на то, кем была твоя мать, я оказал бы ей должное почтение, раз признал тебя сыном. Но не смогу этого сделать. Она казнена по приказу императора дикарей.

— Но почему?!

— Тебе лучше знать дикарские законы. Разве женщина, родившая от колдуна, не подлежит казни?

— Да, но…

— А ты к тому же считаешься убийцей их императора. Тебя они найти не смогли.

— Я не верю тебе. Эриан не мог…

— Подойди.

Кар встал, пошатнувшись. Остановился перед отцовским креслом.

— Дай мне руки, — велел Сильнейший. — И смотри.

Сжав твердые ладони отца, Кар потянулся к его памяти. Вошел — туда, где едва ли бывал кто-то из живущих магов, в древний разум последнего из подданных старой Империи, в память цвета засохшей крови, хранящую отблеск тысяч смертей. Огляделся. В худшем кошмаре он не смог бы представить, как здесь страшно. Один час здесь лишил бы рассудка любого; отец же веками носил ее в себе.

— Смотри, — повторил отец.

И Кар увидел. С большой высоты, но четко, как бывает, когда смотришь глазами грифона. Увидел знакомую площадь между дворцом и храмом, яркие наряды знати, алые сутаны жрецов, теснящийся вокруг простой народ. Увидел помост правосудия, что ставится при суде и казни важных преступников. На белой половине помоста, означающей правосудие, белый престол Эриана — повзрослевшего, раздавшегося в плечах. На красной половине, значащей обвинение, алый престол Верховного жреца. Плаху на возвышении посреди площади, черный капюшон палача, женщину на коленях, со связанными за спиной руками.

Увидел, как император кусает губы, как машет рукой, подавая знак, как улыбается жрец, как мать склоняет голову, блестит в солнечном свете лезвие топора…

— Хватит! — крикнул Кар, отнимая руки.

Видение погасло.

— Я был там, но помочь не мог, — негромко сказал отец. — Решай, Амон. Я не стану принуждать тебя. Ты мой сын, а не раб. Выберешь сохранить верность убийце, которого зовешь братом — уходи. Возвращайся к ним. Но знай, ты будешь чужим везде и в конце концов все равно погубишь их. Так я предрек, зачиная тебя им на беду, и так будет. Или выбери свой народ и своего отца — и отомсти за мать. Решай.

Лунный свет, золотые волосы… «Мой принц. Мой брат. Убийца!» Кар помедлил всего мгновение. И ответил твердо:

— Я выбираю тебя, отец. Я сделаю, как ты велишь.

Он больше не приходил в Зал Познания. С ним занимались Сильные, кто-то чаще, кто-то реже, но хотя бы по одному разу — каждый из семерых. Обучали его не столько заклятиям, сколько владению собственной Силой, и Кар не переставал удивляться, как бездумно расходовал ее до сих пор, как мало получал, отдавая так много. Он жадно внимал достигшим совершенства, боясь упустить хоть слово, с радостью брался за самые трудные задания. Сильные не знали снисхождения, Кар же не просил его. Он чувствовал — маги требуют не больше, чем ему под силу. Как бы ни приняли они полудикаря пять лет назад, теперь все, даже Лэйн, признали в нем настоящего мага. Точку в споре поставила Сила и жажда, веками сжигавшая их сердца. Жажда вернуть Империю.

Девять столетий остатки великого народа, запертые в тесной Долине, ждали своего часа. Растили учеников, питали кровью их способности, без сожалений жертвуя множеством ради немногих. Девять столетий создавались заклятия такой Силы, что сделала бы честь даже лучшим дням великого народа, создавались и прятались в сокровищницу магической Долины, до тех пор, пока Сильнейший не увидел, что время пришло. Тогда он отправился в Империю. Купил женщину на ночь. И зачал Кара.

Теперь заветный час приблизился. Долина гудела от заклятий. Каждый день все новые и новые рабы расставались с жизнью на жертвенных столах; дымилась в серебряных чашах кровь: маги готовились к войне. И Кар, сын Сильнейшего и дикарки, готовился выполнить свою часть.

Вечерами, спускаясь по обыкновению к Оуну, он видел новых пленных. Их привозили каждый день. По всей Империи с неба падали грифоны, хватали людей и уносились с добычей прочь. Мужчины, женщины, дети. В час нужды маги оставили разборчивость. Великий замысел требовал платы, и платой были человеческие жизни. Каждый раз, спускаясь вниз, Кар ждал и боялся увидеть среди новых глупо-счастливых лиц знакомое. Но судьба или то, что заменяет магам судьбу, хранило его — пока однажды, разыскивая Оуна в нижних помещениях, Кар не наступил на перстень с изумрудом в форме звезды.

Он лежал на каменном полу, будто выпавший из чьей-то ослабевшей руки. Кар уставился на него с ужасом, как на изготовившуюся к прыжку змею. Потом, заслышав шаги вдалеке, быстро поднял кольцо и направился в противоположную сторону.

Придя к себе, рассмотрел находку. Ошибки быть не могло: прозрачно-зеленая звезда о восьми лучах в плену золотой оправы, тяжелое витое кольцо. Мальчишкой Кар носил его на среднем пальце, теперь же оно пришлось впору на безымянный. Последний подарок дамы Истрии, много лет назад оставленный Каром в руках маленькой дочери трактирщика.

Мысли спутались, Кар напрасно пытался разобрать их. Не раз он спрашивал себя, как поступит, встретив среди пленных знакомого, и ответ был всегда один: пройдет мимо. И прошел бы — маг, сын Амона Сильнейшего. Но…

— Раката! — позвал Кар.

Она вошла неслышно — как всегда, счастливая, готовая любым способом ублажить своего хозяина. Кар резко смахнул непрошенный стыд.

— Возвращайся вниз, — бросил он. — Скажи, что я отослал тебя. Скажи, ты ни в чем не провинилась, просто я хочу другую. Иди.

В синих глазах блеснули слезы, но Раката послушно зашагала прочь. Кар сжал перстень в кулаке. Раздумывать нельзя — уйдет решимость, холодный рассудок мага возьмет верх. Спасаясь от самого себя, Кар почти бегом бросился к выходу.

Встречные маги удивленно провожали глазами спешащего вниз по лестнице сына Сильнейшего. Всего три недели прошло со дня памятного нападения. Неизвестно, что сыграло большую роль — победа над Ирэном, мнимая близость с Кати или отцовские планы, которые уже стали известны всем, но даже самые заносчивые из чистокровных магов теперь встречали Кара с подчеркнутым уважением. Лишь Оун по-прежнему звал его дикаренышем, но ему Кар мог простить все, что угодно. «Забавно, — мелькнула мысль, — взбунтоваться именно сейчас, добившись наконец признания… А я взбунтовался? Что я вообще делаю? И почему отец молчит?»